Эрик Ларсон - Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

Из двух небольших окон открывался вид на холм Бикон-Хилл. По ночам, хотя поместье Чекерс располагалось в 40 милях от Лондона, нынешняя Мэри видела отдаленные вспышки зенитных орудий и слышала раскаты их залпов. Часто над домом пролетали какие-нибудь самолеты, вынуждая ее порой нырять под одеяло с головой.

Мэри быстро поняла, что дом бывает очень тихим по будням, хотя она с восторгом узнала, что родители на этот первый уик-энд привезли из Чартуэлла «нянюшку» Уайт, которая была ее няней в детстве. Помогло и то, что ее невестка Памела Черчилль тоже теперь обосновалась в этом доме – «нетерпеливо ожидая появления маленького Уинстона» (отметила Мэри в дневнике).

Обстановка в доме заметно оживилась в пятницу, 13 сентября, – с прибытием Черчилля, Клементины и дежурного личного секретаря Джона Мартина (кроме того, Мэри предвкушала празднование своего 18-летия в воскресенье).

Эти выходные предоставят и то, что Мэри именовала «захватывающими отвлечениями».

Черчилль и Клементина оставались в Чекерсе до окончания субботнего ланча, но днем поехали на машине в Лондон. Черчилль планировал вернуться на другой день, чтобы отметить день рождения дочери; Клементина вернулась уже вечером – и привезла сюрприз. «Оказывается, мамочка заказала мне чудесный торт, несмотря на все эти налеты! – записала Мэри в дневнике. – Какая она милая!» [568] Diary, Sept. 15, 1940, Mary Churchill Papers.

В этот вечер Мэри размышляла о своем взрослении в пространной дневниковой записи, называя субботу «последним днем "беззаботной юности"!» [569] Там же, Sept. 14, 1940. . Ну да, идет война, но она ничего не может с собой поделать – ее жизнь вызывает у нее восторг. «Какой это был замечательный год! – пишет она. – Думаю, он всегда будет особенно выделяться у меня в памяти. И он стал для меня очень счастливым – несмотря на все страдания и несчастья в мире. Надеюсь, это не означает, что я бесчувственная, мне же правда кажется, что я не такая, но иногда я просто не в состоянии запретить себе быть счастливой».

Она признавалась, что стала чувствительнее по отношению к окружающему миру: «Думаю, я впервые в жизни ощутила страх, и тревогу, и скорбь, пусть и в малых дозах. Мне очень-очень нравится быть молодой, и я не очень-то хочу, чтобы мне стало 18. Хоть иногда я и веду себя совершенно по-идиотски, "раздрызганно", но я чувствую, что довольно сильно повзрослела за этот год. И я этому рада».

Мэри легла в постель, когда огонь из зенитных орудий озарил небосвод над далеким Лондоном.

Черчилль вернулся в Чекерс в воскресенье – как раз успев к ланчу. Затем, сочтя, что погода «благоприятствует противнику» [570] Winston Churchill, Their Finest Hour , 332. , он отправился вместе с Клементиной, Памелой и секретарем Мартином в оперативный центр Истребительного командования в Аксбридже. По прибытии их проводили по лестнице на 50 футов вниз – туда, где располагался оперативный командный пункт. Черчиллю он показался похожим на небольшой театр, высотой с двухэтажное здание, 60 футов в поперечнике. Поначалу здесь стояла тишина. Несколько часов назад произошло масштабное воздушное сражение (после того как более 200 бомбардировщиков и их истребители сопровождения пересекли береговую линию), но оно уже утихло. Как раз когда Черчилль и его спутники шли вниз по лестнице, вице-маршал Кит Парк, командующий Группой № 11, заметил: «Не знаю, случится ли сегодня еще что-нибудь. Пока все спокойно».

Семейство заняло места в «бельэтаже» (как выразился Черчилль) [571] Там же, 333–337. . Внизу на столе распростерлась огромная карта, которой занимались около 20 мужчин и женщин; там же суетились всевозможные помощники, отвечавшие на звонки. Всю противоположную стену занимало табло с рядами цветных лампочек, обозначавших состояние каждой эскадрильи. Красные лампочки показывали, какие истребители в данный момент участвуют в боевых действиях; другая группа лампочек показывала истребители, возвращающиеся на свои аэродромы. Офицеры, находившиеся на посту управления со стеклянными стенками (Черчилль назвал его «аванложей»), оценивали информацию, поступавшую по телефону от операторов радаров и от сети живых наблюдателей министерства авиации (их было около 30 000).

Тишина длилась недолго. Радары обнаружили сосредоточение самолетов над Дьепом (на французском побережье) и их движение в сторону Англии. В первых сообщениях количество атакующих самолетов оценивалось как «40 или больше». Засветились огоньки на табло дальней стены, показывающие, что истребительные эскадрильи Королевских ВВС уже находятся в боевой готовности, то есть могут взлететь уже через несколько минут после приказа. Стали приходить новые и новые сообщения о приближении немецких самолетов. Об этом объявляли с такими бесцветными интонациями, словно речь шла о прибытии поездов на станцию:

– Двадцать или больше.

– Сорок или больше.

– Шестьдесят или больше.

– Восемьдесят или больше.

Сотрудники центра, обслуживавшие карту, принялись двигать диски по ее поверхности – в сторону Англии. Диски изображали приближающиеся немецкие силы. На дальней стене стали вспыхивать красные лампочки: сотни «Харрикейнов» и «Спитфайров» поднимались в воздух с авиабаз по всему юго-востоку Англии.

Немецкие диски неуклонно ползли вперед. На табло погасли все лампочки, показывающие самолеты, которые находятся в резерве: это означало, что каждый истребитель Группы № 11 теперь задействован в бою. По телефону сплошным потоком лились сообщения от наземных наблюдателей, докладывавших о замеченных немецких самолетах – об их типе, численности, направлении движения, приблизительной высоте полета. Как правило, во время одного рейда поступали тысячи таких посланий. Один-единственный молодой офицер направлял истребители группы на вторгшиеся самолеты, передавая информацию «спокойно, негромко и монотонно» (как вспоминал Черчилль). Вице-маршал Парк, явно испытывавший немалое беспокойство, вышагивал взад-вперед за спиной этого офицера, время от времени отдавая собственные распоряжения вместо тех, которые тот готовился отдать сам.

Бой продолжался. В какой-то момент Черчилль спросил:

– Какие у нас остались резервы?

Парк ответил:

– Никаких.

Черчилль с давних пор изучал войну на практике и отлично понимал: это означает, что ситуация очень серьезная. Запас топлива, которым располагал каждый из истребителей Королевских ВВС, позволял самолету продержаться в воздухе около полутора часов, после чего требовалось совершить посадку для заправки и перезарядки. А на земле эти самолеты оказались бы весьма уязвимы.

Вскоре табло показало, что эскадрильи Королевских ВВС возвращаются на свои базы. Тревога Черчилля возросла. «Какие же потери мы можем понести, если наши заправляющиеся самолеты будут застигнуты на земле дальнейшими рейдами "40 или больше", а то и "50 или больше"!» – писал он [572] Там же, 336. .