Сергей Нечаев - Джакомо Казанова. Величайший любовник или авантюрист-неудачник?

— Сознайтесь, господин Казанова, что я явился некстати. Вы ухаживаете за этой дамой?

— А что, разве она недостаточно обаятельна для этого? — не растерялся Казанова.

— Она до такой степени обаятельна, что я объявляю вам, что влюблен в нее и не потерплю рядом соперника.

— В таком случае, — миролюбиво сказал Казанова, — я скромно удаляюсь.

Однако граф, окинув его презрительным взглядом, все так же громко объявил:

— Я считаю трусом всякого, кто оставляет занятую позицию при первой же угрозе.

Казанова еле сдержался. Собрав всю волю в кулак, он в ответ лишь пожал плечами и пошел по коридору. Не успел он сделать и четырех шагов, как вслед ему донеслось:

— Жалкий венецианский трус!

Оставлять подобное без ответа было нельзя, и Казанова крикнул:

— Граф Браницкий, я вам докажу, где и когда вам будет угодно, что венецианский трус и не думает бояться польского вельможи.

Дело, конечно же, завершилось дуэлью, на которую Ксаверий Браницкий, как и положено, прибыл в сопровождении своих адъютантов. У Казановы никаких секундантов не было.

— Вы были когда-нибудь военным, господин Казанова? — спросил граф.

— Да, был, но зачем этот вопрос?

— Просто так, чтобы поддержать разговор.

Браницкий был настолько уверен в себе, что все время смеялся, Казанова же предпочитал молчать, и это еще больше распаляло его противника, который принимал это молчание за страх. Когда прибыли на предназначенное для дуэли место, граф предложил Казанове выбрать пистолет. Казанова ткнул наугад в один из пистолетов, а Браницкий, взяв другой, насмешливо бросил:

— Вижу, господин Казанова, что вы отлично разбираетесь в оружии. Ваш пистолет превосходен.

Резкий ответ Казановы несколько отрезвил его:

— Я проверю это на вашем черепе.

Дуэлянты разошлись на двенадцать шагов. Казанова предложил поляку стрелять первым. Тот стал целиться, но делал он это так долго, что Казанова, не считая себя обязанным ждать еще дольше, выстрелил сам. В результате два выстрела прозвучали практически одновременно, но первым на долю секунды все же был венецианец. Браницкий покачнулся и упал. Казанова был ранен в руку. Дела его противника обстояли гораздо хуже. Пуля вошла в него с правой стороны возле седьмого ребра и вышла слева, так что он оказался прострелен насквозь.

Дуэль состоялась… и победителем оказался Казанова. Против всех ожиданий, Браницкого отвезли домой в очень тяжелом состоянии: давно известно, что в этом деле неловкий опаснее искусного.

Если рассуждать непредвзято, Казанова, уступив право первого выстрела Браницкому, поступил нечестно — он не имел права стрелять до него. Почему же он сделал это? Скорее всего, у него просто не выдержали нервы, ибо все его спокойствие, конечно же, было напускным.

В эпоху, когда дуэли были широко распространены, существовал дуэльный кодекс, который был неразрывно связан с понятием дворянской чести. И любое нарушение этого кодекса считалось бесчестным. И оно влекло за собой серьезные последствия. Так вот в этом кодексе одним из главных нарушений считался выстрел одного из противников, сделанный раньше времени.

Честь? На что она Казанове? Он расценивает ее не выше, чем толстый Фальстаф, высказывающий несомненную истину, что ее нельзя ни съесть, ни выпить. <���…> Честь не дает наслаждения, ее не ощупаешь руками, она лишь обременяет долгом и обязательствами, мешая наслаждаться, ergo — она является излишней. Ибо ничто на земле не вызывает такой ненависти у Казановы, как долг и обязательство.

Казанова серьезно нарушил дуэльный кодекс. И офицеры, секундировавшие графу Браницкому, от справедливого возмущения чуть не разорвали Казанову на части. Спас его, как ни странно, их начальник, приказавший им оставить штатского в покое.

Почему?

Да потому, что Браницкий прекрасно понимал, что и сам нарушил дуэльный кодекс, ибо там главным принципом значилось следующее: дуэль может и должна происходить только между равными.

Аббат Чезаре Таруффи позднее так написал о поведении Казановы на дуэли одному из своих друзей:

Жаль, что знаменитый Казанова, некогда прикидывавшийся героем и знатным господином, да к тому же еще человеком очень остроумным, не сумел явиться достойным своей великолепной роли. <���…> Удивление сменилось презрением, и у этого рыцаря без упрека потребовали сначала отчета, а потом сделали ему увещание, чтобы побудить его к продолжению своего путешествия.

После дуэли истекающего кровью графа понесли на постоялый двор, находившийся в ста шагах от места поединка. Раненый же Казанова остался один на дороге, покрытой снегом и совершенно ему неизвестной. На свое счастье он встретил какого-то крестьянина с телегой и крикнул ему:

— Эй, Варшава, пожалуйста, Варшава!

Ноль внимания. Тогда Казанова достал золотой дукат, и этот язык общения, понятный в любой стране мира, дал мгновенный результат: крестьянин посадил Казанову на телегу и доставил его в столицу. Там Казанова бросился к князю Адаму Чарторыйскому, но никого не застал, и после этого предпочел укрыться в одном францисканском монастыре.

Вызванные польские врачи, осмотрев его, заявили, что будут ампутировать ему кисть, а потом и всю руку, так как налицо была, как они сказали, угроза гангрены. Рана и в самом деле была серьезна: пуля раздробила Казанове большой палец левой руки, вошла в руку, где и застряла, причиняя ему нестерпимую боль.

Но Казанова на свой страх и риск прогнал врачей и тем самым, как потом выяснилось, спас себе руку.

Он потом очень долго с гордостью носил эту руку на перевязи, ходил из одного салона в другой, всем показывая этот свой новый «пропуск в высший свет» и рассказывая уже новую «героическую историю», с успехом заменившую историю его бегства из тюрьмы Пьомби. Естественно, тот факт, что он нарушил правила и выстрелил первым, опускался. В результате два месяца Казанова был любимчиком польского провинциального общества. Да и в Европе эта дуэль, тут же обросшая самыми невероятными подробностями, была воспринята как сенсация, и сообщения о ней были напечатаны во многих газетах. Тем не менее, когда Казанова вновь появился в Варшаве после своего «польского турне», король, ненавидевший дуэли, «побудил его к продолжению своего путешествия», то есть, проще говоря, приказал ему под угрозой ареста покинуть город в течение восьми дней.

Дуэль с графом Браницким происходила 5 марта 1766 года, и после нее Казанова был фактически выслан из Польши. А потом для него началась целая полоса неудач: в ноябре 1767 года он был в двадцать четыре часа выслан из Парижа (так было угодно Его Величеству) и направился в Испанию.