Валерий Хайрюзов - Черный Иркут

Вместо занятий в школе пришлось сидеть, точнее лежать, дома. Мама вызвала врача, и та, осмотрев рану, только покачала головой, сказав, что я родился в рубашке: попади сторож чуть выше — быть мне калекой.

Кошка скребет на свой хребет, говорили на Рёлке. Срок в детской колонии я бы, точно, наскреб — все мог решить случай. И тут в моей жизни появился Федька Дохлый.

У отца была удивительная способность: к нему лепились разные люди, и всех он тащил в дом. Как-то раз он вернулся из тайги не один, а с худым как жердь пареньком. На первый взгляд мальчишка показался совсем взрослым, но потом выяснилось, что он старше меня всего на полгода. Федька Дохлый, так его звали, работал подпаском у скотогонов, которые перегоняли скот из Монголии. Федька привез пышные сарлычьи хвосты и мешок шерсти. Все это богатство он настриг буквально на ходу, когда везли овец и быков на «вертушке» — так назывался товарняк, на котором скот доставляли из Култука на мясокомбинат. Дохлый умудрился залезть через оконце в вагон и специальными крюками надрал шерсть с овец. А на другом перегоне обкорнал еще и сарлыков. Мама купила у него шерсть и предложила Феде пожить у нас.

Спали мы с ним на топчане за печкой. Именно от него я впервые узнал про Робинзона Крузо, графа Монте-Кристо и наследника из Калькутты.

Днем я уходил в школу, а Федька уезжал в город, продавал там сарлычьи хвосты, которые с удовольствием покупали городские модницы, чтобы сделать из них пышные шиньоны. Продав ходовой товар, он бродил по базару, приглядывал, где бы и что купить на вырученные деньги. Возвращался поздно, когда мама уже начинала беспокоиться, не случилось ли с ним чего.

И однажды все заработанные и накопленные деньги у него отняли на барахолке: подглядели, что у пацана есть монета, наставили нож и выгребли наличность. Переживал Федька потерю недолго. Еще с детдомовских времен у него осталась присказка: «Дают — бери, бьют — беги, отняли — не плачь, Господь все видит и знает, кого наказать и напрячь!»

Не надо было гадать: Федьку прозвали Дохлым за его худобу. Однако это была обманчивая внешность. Когда мы с ним пошли в баню и он разделся, я удивился: все его тело, казалось, было вылеплено из одних мышц. Дохлый мог свободно подтянуться на одной руке, на этой же руке сделать стойку. Не знаю, сколько он окончил классов, но читал бегло, книги заглатывал с ненасытностью удава. Особенно силен был в арифметике. А еще ему не было равных, когда он садился играть в карты. Федька показывал такие фокусы, что можно было подумать, что имеешь дело с настоящим шулером. При этом никогда не кичился своими способностями и всегда был готов прийти на выручку. Этим он покорил меня и рёлкскую ребятню окончательно.

На Пасху, после завтрака, когда мои родители уехали в город к маминому брату, мы вышли с ним погулять на улицу. Обитатели Барабы, несмотря на то что этого праздника не существовало в официальных календарях, отмечали его так, как делали это их отцы и деды: красили яйца, пекли куличи, убирали избы, белили известью стены, украшали ветками пихты иконы. Мама говорила, что Первомай — это придуманный праздник, а вот Пасха — она была и будет всегда. Обычно к этому светлому дню мама готовила нам подарки: майки, трусы, рубашки, девчонкам — платья. Утром мы садились за праздничный стол и разговлялись. А потом — кто куда: ребятня с крашеными яйцами — на улицу, родители — по гостям. Еще этот весенний день мы любили за то, что подвыпившие мужики вываливали на улицу и, вспоминая молодость, начинали подзуживать нас сыграть в чику. Вот тут-то мы их и поджидали.

В той игре Дохлый не участвовал, он болел за меня. Накануне я объявил друзьям, что весь наш выигрыш пойдет на покупку футбольного мяча и волейбольной сетки. К тому времени мы решили создать уличную команду и даже название придумали. Мы — это Макаров, Оводнев, Ленька и Валерка Ножнины и я. Мы начали собирать деньги на форму, искали любую возможность, чтобы пополнить казну. Давали деньги и родители, понимая: пусть лучше гоняют мяч, чем лазят по заборам и чужим огородам.

В тот пасхальный день мне фартило, я обыгрывал всех. Для мужиков игра на деньги была развлечением, им просто хотелось тряхнуть стариной и показать, какими когда-то они были меткими и ловкими. Но прицел у них был уже не тот — почесывая затылки и посмеиваясь, они доставали из карманов все новую мелочь, а у самых азартных уже захрустели в руках трешки и пятерки. Первыми из игры ушли те, кто послабее и потрезвее.

Ссыпая мелочь в карман, я, уже не стесняясь, напевал распространенную в ту пору песенку:

Для меня Пуэрто-Рико было далеким местом, где разворачивалось действие фильма «Мексиканец». Там молодой паренек-революционер проводил бой на ринге, чтобы добыть денег на революцию. Я ощущал себя барабинским Риверой, который зарабатывает деньги на футбольную команду и мечтает совершить революцию хотя бы на своей улице. Я уже мысленно подсчитывал выручку: денег вполне могло хватить не только на мяч, но и на сетку. Однако, как гласила мальчишечья мудрость, «не кажи гоп, не то схлопочешь в лоб». Когда душа уже летала в ритме танго, явился Король!

Он был пьян. Растолкав сгрудившихся вокруг кона мальчишек, Король сунул мне под нос горсть монет:

— Бери! Отдаю за так.

— Да у меня и своих хватает, — растерянно буркнул я и похлопал себя по карману.

Я понял, что Король хочет показать всем, кто на улице хозяин. В предместье он считался лучшим игроком в чику. Мы сами болели за него, когда он ходил на Мельницу, чтобы сразиться с Потрохом, которого так называли за умение потрошить чужие карманы. Король держался с ним на равных, если и проигрывал, то немного, чаще всего для понту, чтоб не набили морду: все-таки игра шла на чужой территории, где, как и повсюду, не любили слишком фартовых.

«Ну, коль нахлебался, чего выпендриваешься!» — с досадой подумал я, размышляя, что делать дальше. Передо мной встал выбор: продолжать игру или отдать Королю часть выигрыша и смыться. Мои дружки, поглядывая на меня, понимали, что я оказался в непростой ситуации. Откажусь — а так бы поступили многие! — претензий ко мне не будет. Король — он и в Африке король! Если же пойду до конца, то Король особо церемониться не станет. Поколебавшись немного, я решил: будь что будет, корову не проигрываю, а те монеты, что перекатываются у меня в кармане, еще недавно лежали в чужих.

— Ну чаво, играешь или?.. — И Король, что так не подходило его высокому званию, выругался.

Как и везде, на Рёлке главенствовал принцип — выживает сильнейший. Впрочем, среди подростков решающее значение имел прежде всего возраст и уже потом — сила. Сообразительность, ум, ловкость были важными, но не определяющими факторами. Мы жили по неписаным даже не правилам, а понятиям. Существовала уличная иерархия: младший должен подчиняться старшим. Как-то я схватился бороться с Толькой Имановым, который был старше на два года, и повалил его. Однако подвиг тот был оценен лишь мною, остальные сделали вид, что ничего не произошло. Более того, Иман при первой же возможности (и всеобщем равнодушии) постарался загнать меня на ту полку, которая была отведена с рождения. Бывало, и там случались послабления: они опирались на покровительство и авторитет старших братьев. У меня старшими были только сестры, хотя с появлением в моей жизни Дохлого он стал как бы старшим братом.