Нина Левина - Дзюдо и кино

— Что с лошадью, знаешь?

— Та як что? — усмехнулся конюх. — Бригадир примчался за пивгодыны до вас, окатил её холодной водой из ведра. Ось и всэ!

После этих слов я спокойно и решительно зашёл в конюшню и велел второму администратору:

— Выводи лошадь!

— Я тебе зараз выведу! — угрожающе заорал на меня бригадир, даже не понимая, кому он угрожает.

А я уже снял цепь с крюка на стене, намотал её себе на руку и пригрозил бригадиру:

— Только рыпнись! Я тебя этой цепью в землю вгоню! Выводи! — крикнул я снова остолбеневшему от страха администратору, и тот повёл лошадь к машине.

— Сразу после съёмок завезёте лошадь к ветеринару на освидетельствование. Пусть он мне подробно распишет, в каком она состоянии — пульс, давление, возраст, зубы, желудок, в общем, всё, — отдал я распоряжение второму администратору и отправился на решение других съёмочных вопросов.

Вечером, после съёмочного дня я получил ветеринарное заключение, в котором значилось, что лошадь в прекрасном состоянии, здоровая, не загнанная, с небольшими признаками врождённого диабета.

Рано утром я схватил это освидетельствование и прямо с ним ворвался в кабинет к первому секретарю райкома.

— Что у вас случилось, Сергей? — встревоженно спросил он, видя моё нахмуренное лицо.

— Это у вас случилось! В районе саботаж! — воскликнул я. — Какой-то грёбаный бригадир такого-то колхоза отказывается предоставлять лошадь для съёмок, вдумайтесь только, фильма про революцию! Полностью саботирует указания партийного руководства! Что я должен доложить в Киев?

— Спокойно, Сергей, ничего докладывать не надо! Сейчас я разберусь с председателем колхоза! — Секретарь райкома трясущимися руками набрал номер телефона.

— Что у тебя там происходит?! — закричал он в трубку, как только ему ответил председатель. — Что за бардак ты развёл в своём колхозе?! У нас работает съёмочная группа из Киева! По заданию партии снимает кино про революцию! Ты это понимаешь?! А у тебя какой-то грёбаный бригадир — антисоветчик! Лошадей не даёт! Ты хочешь с ним за антисоветчину загреметь?!

В трубке что-то бурно отвечал председатель. Мне не было слышно, что именно, но после окончания разговора секретарь райкома заверил меня, что все лошади колхоза в нашем распоряжении, так же, как и куры, утки, гуси и прочий скот. В те времена партия творила чудеса!

В общем, все последующие дни мы спокойно брали лошадь на съёмки, нас встречал и провожал другой бригадир, и всё было нормально, пока не начали снимать сцену поздно вечером.

Сцена снималась на территории крепости. Ефим Захарович сел в бричку, взял в руки вожжи и привычно покатил по дороге, со всех сторон освещённой яркими прожекторами. Но фильм-то был про гражданскую войну, и в воздухе прозвучали несколько выстрелов. Что тут сделалось с конякой! Испуганная громкими звуками выстрелов и ослеплённая прожекторами, лошадь заржала, встала на дыбы и понеслась вскачь, не разбирая дороги. В бричке, болтающейся позади лошади, сидел перепуганный Копелян и тщетно натягивал вожжи, пытаясь остановить взбесившееся животное. Съёмочная группа остолбенела от ужаса, видя, что лошадь несётся прямиком к пропасти за крепостной стеной.

На наше счастье и на счастье Ефима Захаровича, перед обрывом лежал большой валун. Лошадь на полном скаку прыгнула в пропасть, а бричка колёсами застряла на валуне. Копелян был спасён! Конечно, съёмки остановились, вся съёмочная группа бросилась на помощь Копеляну. Он страшно побледнел, его трясло от пережитого шока, как, впрочем, и всех остальных. Ещё бы! Чудом не произошло страшной трагедии! Суетясь вместе со всеми, я отметил хладнокровное спокойствие одного из наших старичков — реквизитора Валеры. Пока все бегали, охали и ахали, пытаясь вывести из шока Копеляна, реквизитор, как фокусник, из ниоткуда извлёк бутылку водки, налил полный стакан и протянул Ефиму Захаровичу:

— Выпейте!

И тот, стуча зубами по стакану, большими глотками, даже не замечая, что это водка, выпил спасительную жидкость. «Лекарство», предложенное реквизитором, подействовало почти мгновенно. У Ефима Захаровича появился румянец на щеках, его перестало трясти, и мы смогли отвезти актёра в гостиницу на отдых.

Поздно вечером, обсуждая сегодняшнее происшествие с членами группы, я выразил своё восхищение действиями реквизитора:

— А Валера наш, какой молодец! Необыкновенная выдержка и хладнокровие!

— Ещё бы, — усмехнулся кто-то из персонала. — Знаешь, это у него закалка с работы в период тридцать седьмого — тридцать девятого годов.

— А кем он работал? — поинтересовался я.

— Исполнителем в НКВД.

— Что значит — исполнителем?

— А то и значит, что исполнял приговоры выстрелом в затылок… Да он, в общем-то и не скрывает этого. Можешь сам у него поинтересоваться…

Мысленно я представил нашего Валеру — маленького услужливого старичка, всегда добродушно всем улыбающегося, поёжился и подумал: «Удивительное место — киностудия. Сборная солянка людей и типажей. Руководитель группы прикрытия разведчика, знаменитый актёр, мелкий воришка, исполнитель приговоров — кого ещё предстоит встретить в этом бурлящем котле советской творческой жизни?»

Возвращаюсь в своём рассказе к водителю Володе, которого мне так любезно предоставил первый секретарь Каменец-Подольского. Он действительно оказался для меня очень полезным человеком. Везде, где надо было решать серьёзные вопросы, я ездил с Володей.

Обычно это было так. Мы приезжали с ним в какое-то учреждение и сразу же проходили в кабинет к директору. Менторским тоном, не терпящим возражения, Володя начинал разговор с руководителем:

— Так! Пишите, что нам необходимо! — и передавал слово мне.

После его вступления я перечислял, что нужно съёмочной группе, и в какие сроки. Директор учреждения всё тщательно записывал, а в конце Володя добавлял:

— Не забудьте про багажник!

И из этого учреждения мы уезжали с багажником, заполненным тем, чего в этом учреждении было в изобилии.

На съёмках «Старой крепости» я работал как проклятый, на износ. Спать доводилось по четыре часа в сутки. Очень пригодился опыт, приобретённый за время работы грузчиком в Сургуте спать по пятнадцать-двадцать минут в течение дня. Про питание вообще молчу — есть было некогда. И тут меня выручил Володя. В ближайшем коровнике он договорился с главной дояркой, и начало моего рабочего дня начиналось в пять утра с огромной кружки тёплого парного молока только из-под коровы. Особый восторг вызывало то, что молоко доярка выдаивала в кружку, которую я лично держал. А в местном кондитерском цеху, опять же по Володиной настоятельной просьбе, мне отгрузили в багажник целый мешок арахиса, которым приходилось питаться в течение всех рабочих дней.