Александр Котов - Уральский самоцвет

Несмотря на свой мужской возраст, Фишер по-детски наивен и прост. Он боится ездить на автомобиле, предпочитает автобус («У нас в США ежегодно погибают от автомобильных катастроф 56 тысяч людей», — говорит он.)

Может быть, для того чтобы в какой-то незначительной мере препятствовать росту преступности, отчаявшиеся блюстители порядка Нью-Йорка решили провести вскоре после возвращения Роберта из Рейкьявика сеанс одновременной игры нового чемпиона мира в одной из американских тюрем.

Блестящая идея! Несколько удивленный шахматный король расхаживал вдоль многочисленных столиков, а по другую сторону сидели люди, с которыми Фишер ни за что бы не захотел встретиться темным вечером на улицах Нью-Йорка. Однако все было благопристойно, стражники охраняли не только самого чемпиона, но и многочисленных репортеров телевидения, понятно, сразу бросившихся увековечить это необычайное событие.

И тут произошел казус, получивший впоследствии название «Двенадцать стульев — наоборот». Когда Фишер подошел к одному из столиков, он не узнал стоящей на доске позиции. Что-то странное случилось? Фигуры на одной доске стоят явно не так! Сеансер обычно помнит все тонкости боевых перипетий борьбы на всех досках, сколько бы их ни было. Мгновенно нашел причину изменения и Фишер.

— Где моя ладья? — спросил он у противника.

— Какая ладья? — глядели на него невинные голубые глаза заключенного.

— Вот здесь. На поле це-два! — все больше волновался Роберт, которому подобное оскорбление великого шахматного искусства казалось невероятным кощунством.

В конце концов ладью отыскали в кармане заключенного и поставили на доску, но чемпиона мира и это не успокоило. Продолжая ходить вокруг столиков и делать ходы в других партиях, он недовольно ворчал:

— Безобразие! Как это можно! Украл мою ладью.

Вдруг блестящая идея пришла ему в голову.

— Я буду писать президенту! — обратился он к старшему среди тюремных стражников. — Ему за это прибавят срок. Я добьюсь!

Хладнокровный стражник с выразительным бульдожьим подбородком передвинул куда-то за щеку заполнявшую рот жевательную резинку и произнес:

— Это, конечно, можно… Но ему уже некуда… Имеет максимальный срок — девяносто девять лет… На всю катушку!

«Человеку отпущено ограниченное количество адаптационной энергии…» Природа дала Роберту Фишеру характер далеко не «сахарный», но на его состояние, поступки, нелогичные и путаные высказывания огромное влияние оказал губительный быт, окружение, неверность, безразличие, а порой и предательство заверявших в своей преданности друзей. Особенно это проявилось в критический момент для Фишера, когда ему предстояло сразиться с Анатолием Карповым.

Не скрою, меня удивило то единодушие, с которым гроссмейстеры Соединенных Штатов — соотечественники Фишера — бросились критиковать своего чемпиона. Не мог я понять, почему так «строги» к нему его коллеги, друзья. «Фишер вел себя по отношению к ним вызывающе, третировал, отдельных оскорблял», — уговаривал я сам себя, оправдывая общность действий американских носителей высших шахматных званий. Но как же забыли они все сделанное им хорошее, с какой бесцеремонностью перевирали факты, жонглировали словами и понятиями, подтасовывали и переиначивали его слова.

И как раз в этот момент я понял причину — всемогущий дух конкуренции! Где он еще более развит, как не в стране золотого тельца. Здесь порой даже ангел ради долларов или выгодной позиции в обществе, кстати, также приносящей доллары, становится дьяволом.

Разочаровавшийся в жизни, деньгах, религии, в друзьях и коллегах, даже в шахматах, Фишер живет сейчас, покинутый всеми. У него нет семьи, близких. Всеобщее осуждение, одиночество, неустроенность и, кто знает — жизнь так трудна сейчас, — может быть, нищенское существование в будущем. Вряд ли он сможет вернуться к шахматам — болезненная гордость Фишера не допустит, чтобы он был не первый, а первым ему стать вновь ох как непросто!

За вечно опущенными темными занавесками в пустынном доме в Пассадене проводит дни и ночи человек, более десятилетия волновавший мир своими феноменальными достижениями в турнирах и матчах, шахматными партиями высшего содержания. Одиннадцатый в истории шахматный король не сыграл за годы царствования ни одной турнирной партии. Печальный рекорд! Всего лишь один сеанс в тюрьме — стоило ради этого так биться за шахматную корону!

Что делает теперь Фишер, какие проблемы его волнуют? Может быть, занимается астрологическими выкладками — есть и такие сведения, будто по приказу звезд он отказался защищать шахматный титул. А может, просто горестно вспоминает свою необычную, сложную жизнь, оказавшуюся слишком трудной для чувствительной и слабой души Роберта Фишера.

Широко одаренный природой мальчик в возрасте шести лет увлекся шахматами. Любовь его к ним была безгранична — шахматы для него все, ради них он отказывается от образования, специальности. Двадцать пять лет бьется за победу, всеобщее признание, в его мечтах почет, богатство, обеспеченное будущее. Наконец, после изнуряющей мозг борьбы сверхчеловеческого напряжения все это достигнуто, и Роберт Фишер тут же добровольно отказывается от почета, от денег и даже любимых шахмат. В минуты отчаяния, страха и душевной усталости следует творческое «самоубийство», импульсивный удар по собственному благополучию, безумный прыжок в пропасть бесперспективности и безнадежности.

Колонный зал Дома союзов в этот вечер был вновь отдан шахматистам. Правда, на сцене не было привычного столика с часами и шахматными фигурками, не висели демонстрационные доски. Обычный стол президиума, на нем многочисленные подарки, много цветов. И очень важная деталь — в середине сцены, «глядя» прямо на зрителей, прислоненный к столу стоял огромный лавровый венок. Его обвивала лента с надписью: «Чемпиону мира по шахматам».

Я глядел на своих давних шахматных коллег — как они изменились, на лицах появилось еще больше морщинок, волосы поседели — и вспоминал их вот в такие же дни поздней весны 1948 года. Был тот же Колонный зал Дома союзов, та же приподнятость и взволнованность.

Шел третий год шахматного бесцарствования — после трагической смерти Александра Алехина шахматный мир жил без чемпиона. В результате долгих споров, кому стать новым королем, было принято правильное решение — определить нового чемпиона в матч-турнире пяти: три гроссмейстера нашей страны — Михаил Ботвинник, Василий Смыслов и Пауль Керес, американский чемпион — гроссмейстер Самуил Решевский и голландец — экс-чемпион мира Макс Эйве. Первая половина напряженного состязания, сыгранная в Гааге, прошла под знаком превосходства Ботвинника, финиш матч-турнира проходил в Москве в Колонном зале.