Екатерина Глаголева - Рокфеллеры

Острый на язык журналист Марк Твен, прославившийся вышедшей в 1869 году книгой «Простаки за границей», возмущался продажностью американских законодателей. «Есть один конгрессмен — я хочу сказать, сукин сын, — впрочем, зачем же повторяться», — намеренно «обмолвился» он, выступая на одном банкете. Его бесило, что «голос полного невежды стоит столько же, сколько голос человека образованного и предприимчивого; эта попытка уравнять то, что Господь создал неравным, — заблуждение и позор». Очередные президентские выборы утвердили его в нелестном мнении об американской демократии.

Республиканцы выдвинули кандидатом сенатора от Огайо Резерфорда Хейса, которого поддержал Джон Шерман. В вице-президенты наметили члена палаты представителей Уильяма Уилера из штата Нью-Йорк. («Стесняюсь спросить: кто такой Уилер?» — поинтересовался Хейс). Его соперником от демократов стал Сэмюэл Тилден, губернатор Нью-Йорка. Оба считались честными людьми, стремились к укреплению доллара и собирались провести реформу госслужбы. По традиции того времени сами кандидаты в предвыборной кампании не участвовали, доверив это своим представителям. Проводя предвыборную агитацию, республиканцы напоминали, что демократы с Юга развязали Гражданскую войну; если допустить их к власти, они могут отобрать у чернокожих с таким трудом завоёванные гражданские права. Демократы, в свою очередь, клеймили администрацию Гранта за коррупцию: вам мало? хотите ещё? Голоса распределились практически поровну, но у Тилдена было небольшое преимущество: за демократов выступили почти весь Юг, Нью-Йорк, Индиана, Коннектикут и Нью-Джерси.

Через три дня после голосования, 11 ноября 1876 года, оказалось, что у Тилдена 184 голоса выборщиков, у Хейса — 166. Республиканцы оспорили результаты выборов, обвинив демократов в подтасовках и запугивании чернокожих избирателей во Флориде, Луизиане и Южной Каролине (если бы это подтвердилось, Хейс получил бы дополнительно 19 голосов). Выяснилось, однако, что в этих трёх штатах ловчили и те и другие. Более того, один из трёх выборщиков из штата Орегон был дисквалифицирован, и ещё один голос, поданный за Хейса, перешёл в разряд спорных. В сенате тогда главенствовали республиканцы, в палате представителей — демократы; кому доверить пересчёт голосов? Уже наступил январь, а вопрос о президенте оставался открытым. Грант согласился на создание двухпартийной комиссии, куда вошли бы пять представителей, пять сенаторов и пять судей Верховного суда. В итоге в ней оказалось восемь республиканцев против семи демократов, которые и присудили 20 спорных голосов Хейсу. Демократы пытались сопротивляться, но им пообещали ряд уступок, и 4 марта состоялась инаугурация. Невозможно подсчитать, сколько саквояжей, набитых пачками купюр, перешли за это время из одних рук в другие. Деньги решают всё; руководству «Стандард ойл» стало очевидно, что очень скоро придётся завести новую статью расходов.

Пока же Рокфеллер пытался разнообразить статьи своих личных доходов. А что может быть надёжнее недвижимости? В 1873 году он приобрёл 79 акров земли в Форест-Хилле — на густо заросшем лесом холме, изрезанном глубокими оврагами, всего в четырёх милях от дома на Евклид-авеню. Два года спустя он продал этот участок группе инвесторов, которые построили там санаторий для лечения входившей в моду гомеопатией и целебными водами. Для удобства будущих курортников Рокфеллер и Стивен Харкнесс провели туда небольшую железную дорогу. Однако это предприятие разорилось, и Рокфеллер выкупил землю с домом обратно. К тому же доктора нашли у Лоры признаки общего истощения организма; свежий ветер с озера и прогулки по лесу должны были пойти ей на пользу.

Трёхэтажная усадьба, похожая на пряничный домик, — с ажурными бортиками галерей, портиком, высокой двускатной крышей, — стояла на вершине крутого холма, и из каждого окна открывался чудесный вид на озеро Эри. Она строилась как отель: слева от входа находилась контора, прямо — обеденный зал с небольшими столиками, на втором и третьем этажах вдоль коридора выстроились кубиками одинаковые комнаты, на верандах стояла мебель из бамбука. Там был даже орган! В первое же лето, которое Рокфеллеры провели на даче (1877), они пригласили туда дюжину знакомых, которые и подумать не могли, что едут не в гости, а в «гостевой дом», а потому были потрясены, когда им выставили счёт за пребывание. Детям тоже было непривычно обедать в большом зале, по которому степенно передвигались официанты в чёрных фраках. Что уж говорить про Сетти, которую вовсе не обрадовала роль «хозяйки гостиницы». Ладно, Рокфеллер уволил официантов и стал переделывать отель под жилой дом для своей семьи.

К тридцати восьми годам он был отцом четверых детей и исполнял эту роль так же, как любую другую, — с полной самоотдачей. Семья была для него не менее важна, чем работа, поэтому в Кливленде он установил дома телеграфный аппарат, чтобы проводить с детьми три-четыре вечера в неделю и при этом оперативно получать все важные новости. (Дети спускались из классной комнаты в аппаратную и сидели там тихонечко, заворожённо следя глазами за бумажной лентой, на которой отстукивались буквы). Он катал малышей на плечах, играл с ними в прятки и в жмурки, делая неожиданные повороты и финты и всегда искренне радуясь, когда выигрывал. За обедом он показывал разные трюки: например, ставил крекер себе на кончик носа, удерживал его в равновесии, а потом вдруг подбрасывал и ловил ртом. Он учил детей плавать, грести, кататься на коньках и на велосипеде. Зимой, выходя на лёд замёрзшего озера, Джон велел им брать в обе руки по узкой дощечке — помнил, как сам в детстве вытаскивал мальчика из полыньи. Он учил их работать в саду и рассказывал им сказки. Из детей сложился домашний музыкальный квартет: Бесси играла на скрипке, Альта — на пианино, Эдит — на виолончели, Джона-младшего тоже учили игре на скрипке. В репертуар входили Моцарт, Бетховен, Гендель (дети нередко играли на собраниях в церкви), но и современная популярная музыка не была под запретом. В общем, счастливое детство... хотя гувернантки, которых Рокфеллер нанимал для обучения своих чад, придерживались иного мнения.

Дом Рокфеллеров был отрезан от внешнего мира: кроме церкви дети не могли никуда пойти. К ним приглашали в гости других детей — как правило, из круга хороших знакомых; сами же они не выбирались даже к ближайшим соседям. У них не было школьных друзей, потому что они не ходили в школу. Это делалось для того, чтобы они даже не подозревали, насколько богаты их родители (им бы охотно рассказали, сколько «стоит» их отец, а сравнение собственной жизни с бытом нуворишей, навёрстывавших упущенное в полуголодной юности, наверняка вызвало бы у них лишние вопросы и желания). Деньги на карманные расходы они зарабатывали: пенни за каждые десять выдернутых сорняков, по два цента за убитых мух, десять центов за заточку карандашей, пять центов в час за занятия музыкой, целый доллар — за склеивание разбитой вазы. Воздерживаясь от сладкого целый день, можно было получить два цента — и ещё бонус в десять центов за дополнительный день воздержания. В день можно было съесть только один кусочек сыра; однажды Альта обвинила Эдит в жадности за то, что та съела два. Когда Бесси исполнилось 13 лет, она стала каждый вечер обходить дом и гасить лишние газовые рожки; экономя газ, она зарабатывала себе «на булавки». Маленький Джон до восьми лет донашивал платьица своих сестёр. Отец подавал пример бережливости: если в дом приносили бандероль, он распаковывал её аккуратно, чтобы потом использовать обёрточную бумагу и бечёвку. Мать поддерживала его в этом, одновременно преследуя и другие воспитательные цели. Так, когда Джон Д. хотел купить каждому из детей трёхколёсный велосипед, она возразила, что приобрести нужно только один. И дело не в деньгах: если у каждого будет свой велосипед, они не научатся делиться друг с другом.