Ольга Громова - Вальхен

Валя вскрикнула — удар пришёлся по запястью, и кровь хлестала из рассечённой вены. К девочке бросились Марьяна и Наташа, следом ещё кто-то, работа застопорилась. Надзиратель попытался разогнать собравшихся, но Марьяна так посмотрела него и столь выразительно перевела взгляд на камень, удерживавший колесо вагонетки, что немец решил не связываться с группой разъярённых женщин.

— Дайте воды! — громко сказала по-немецки Марьяна и, глядя на надзирателя, добавила: — Вы будете отвечать за остановку работы.

Подбежал пожилой бригадир. Марьяна указала ему на Валину рассечённую руку и повторила про воду. Тот кивнул, знаком показал, что Валю нужно отвести в сторону — пусть это сделает Марьяна. Остальным строго приказал вернуться к вагонеткам.

Вале промыли руку, но кровь не останавливалась. Подумав, Марьяна сняла халат и сильно дёрнула узкую оборку на своей юбке. Оборка не поддавалась. Бригадир понял её, достал из-за голенища старый солдатский нож и, поколебавшись, протянул женщине. Марьяна покачала головой и указала на место на боку, где удобнее подпороть крепкую нитку. Немец помог, и оборка была благополучно оторвана.

— Бинтовать этим нельзя, платье тоже пыльное, — сказала Марьяна, — но всё же не так лить будет. — Она перетянула Валину руку выше раны, чтобы остановить кровь. — До лагеря хватит.

Бригадир велел одному из конвоиров отправить пострадавшую в лагерь. Марьяна помогла девочке подняться, однако ноги у Вали подкосились.

— Жди воду, — приказал немец. — А ты — на место, — сказал он Марьяне.

До перерыва на обед оставалось немного времени. Когда зазвучал гонг, прибыла повозка с водой. Валя съела свой хлеб, выпила воды, намочила лицо. По крайней мере у неё появились силы подняться. Бригадир зна́ком показал, что повозка заберёт её в лагерь, и, сказав что-то вознице, помог Вале взобраться на козлы рядом с ним. Девочка вцепилась здоровой рукой в узкую кучерскую скамейку и надеялась, что голова не закружится и она по пути не свалится с повозки.

В лагере Валю отвели к Эрне. Видимо, та исполняла здесь ещё и обязанности медсестры первой помощи. Повариха покачала головой, что-то весьма выразительно пробормотала про тупых мужиков и направилась к аптечке, которая висела в кухне и была заперта на замок. Нашла в связке на поясе ключ, достала пару таблеток, растолкла их, засыпала порошком рану и туго перебинтовала. Оглянувшись, не видит ли кто, Эрна налила Вале ещё тёплого брюквенного супа, положила туда картофелину и посадила её в углу за плитой поесть.

— Ruhig, schnell… [97] Тихо, быстро (нем.). — ещё раз оглянувшись, сказала повариха.

«Как же они все боятся друг друга», — подумала Валя и благодарно улыбнулась Эрне. Быстро проглотив еду, она ушла в комнату и легла на Нинину полку внизу — лезть на свой второй этаж не было сил. Ей повезло: дежурила фрау Гольбах — незлая и довольно равнодушная особа, которая не проявляла особого рвения и лишний раз не заходила в барак для проверки. Дежурь сейчас Волчиха — Вале не поздоровилось бы: днём лежать на нарах строго запрещалось.

Вечером, когда все торфяные бригады умывались на улице, Нина стала свидетелем громкого разговора какого-то чина в форме с начальником лагеря.

— Я не всё поняла, — рассказывала она потом соседкам по комнате, — но он точно говорил, что на торфе никуда не годная рабочая сила, что на погрузку нужно ставить парней. И ещё про скорость… вроде бы что мы медленно работаем. И ещё что-то со словом Verkauf — продажа, значит. Я только не расслышала — о чём это. В общем, нас, кажется, будут на торфе заменять парнями.

Женщины поговорили-погадали о возможных переменах и, смирившись с тем, что ничего не понятно, от них ничего не зависит и всё будет как будет, разошлись спать.

Валя уснула поздно. Болела рассечённая рука, чесалась голова под пыльными от торфа волосами, разговоры о предстоящих переменах тоже не добавляли покоя. Её лихорадило, спала она плохо и с трудом встала, когда железное «ауфштейн!» резко, как выстрел, полетело от дверей в сонную тишину комнаты. С трудом умывшись и причесавшись, девочка вышла на построение, правильно назвала свой номер и почти не вникала в происходящее, пока перед строем не появился начальник лагеря с переводчиком. Только тут она вспомнила, что сегодня у них должен быть выходной и, возможно, Хоффман снова заберёт их в усадьбу.

— Бригадам от двенадцать-один по двенадцать-четыре после завтрака построиться здесь! Рабочую одежду не надевать!

Если это и означало перевод на другую работу, то всё равно выглядело странно. Обычно к утренней перекличке у немцев уже был готов план распределения на работы и подтверждение выходного для ряда бригад и они не тратили время на второе построение.

…Почти сотня женщин выстроилась на плацу в одну длинную шеренгу. Вдоль неё ходили немцы в штатском — в основном незнакомые, хотя был среди них и известный некоторым остовкам Уве Хоффман.

Две холёные дамы с высокими причёсками, серьгами в ушах и в модных платьях с накидками придирчиво рассматривали женщин постарше: заставляли поворачивать ладони, показывать зубы и волосы, что-то отрывисто спрашивали через почтительно трусившего за ними переводчика. Наконец каждая указала на выбранную ею пленницу.

— По двадцать марок в кассу, пожалуйста, — сказала им надзирательница и повелительным жестом велела отобранным женщинам отойти в сторону. Дамы удалились.

Только услышав это «двадцать марок», Валя вдруг осознала, что происходит: их продают! В памяти всплыла картинка из школьного учебника: невольничий рынок в Соединённых Штатах прошлого века. Кто бы мог представить, что она окажется на месте этих несчастных рабов, судьба которых так ужасала её тогда?

— Наташ, давай за руки держаться, — шёпотом сказала Валя и крепко сжала здоровой рукой ладонь подруги. — Может, нас тогда вдвоём заберут…

— Ага, всё ж не так страшно, — еле слышно ответила та.

Двое мужчин время от времени приказывали кому-то отойти в одну или другую сторону, формируя группы для себя. Их взгляды равнодушно скользили по невысокой и худенькой Наташе, казавшейся совсем девочкой, по забинтованной руке Вали, немцы брезгливо кривились при виде Нины, крепко держащей за руки детей, и сгорбившейся Асие в низко повязанном платке.

Наконец несколько десятков человек были отобраны, и покупатели, поторговавшись с начальником лагеря и удовлетворившись словом «пятнадцать», пошли платить за всех оптом.

Пузатый владелец фабрики, на которой уже работали две бригады из этого барака, о чём-то спорил с высоким, подтянутым и очень суровым на вид человеком средних лет, одетым в плотные рабочие брюки и короткую лёгкую куртку.