Иван Просветов - Вербовщик. Подлинная история легендарного нелегала Быстролетова

В конце февраля 1936 года Гулд-Верскойлу внезапно понадобилось уехать из Лондона. В момент его прощания с Шарлоттой на вокзале в открытое окно купе заглянул некий старичок и попросил доставить в Париж подарок – портрет недавно коронованного Эдуарда VIII. Брайан охотно принял большой сверток. Он выполнял первое секретное задание – по всей вероятности, вез Теодору Малли партию документов от шифровальщика Кинга. В Париже резидент познакомил его с Генри Пиком – представил как связника на случай приезда Пика в Англию. Гулд-Верскойл также получил фальшивый паспорт, с которым и пересек границы до СССР. Но прежде отправил письмо подруге. Следуя его указаниям, Шарлотта приехала в Вену, получила советскую визу в отделении Интуриста и в середине апреля сошла на перрон в Москве.

«Я нашла работу переводчика благодаря немецким друзьям моего мужа, но Брайан ничего не делал, – вспоминала Моос. – В начале мая Брайан взял меня с собой к Джону на дачу на севере Москвы. Джон, вернувшийся на родину после 17 лет отсутствия, выглядел удрученным… Он жил на даче со своей престарелой матерью и женой Миленой, работавшей вместе с ним. Она была чешкой, страдала острым туберкулезом – действовало только одно легкое… Джон и Милена по-дружески спросили, нравится ли мне в России. Я ответила откровенно, чему они сильно удивились, хотя моя критика, похоже, совпадала с их собственным мнением… Джон отругал меня за письма, которые я посылала своему мужу (у меня всё еще была иллюзия, что каждый волен писать то, что хочет), за несогласованную смену комнаты [272] Переезд из одной гостиницы в другую. . Он называл меня “госпожа доктор” из-за моего критичного отношения к СССР и прямо говорил, что за такие слова можно получить ссылку в Сибирь. В то же время сам он был в плохом настроении, особенно из-за болеющей жены, которой приходится жить на убогой даче. Там мы гостили только еще один раз…» [273] National Archives. KV 2/1241. P. 64a (3–7). О встрече Пика с Гулд-Верскойлом: National Archives. KV 2/814, Contacts of H.C.Pieck. P. 2.

Шарлотта пробыла в Москве до октября 1936 года. Однажды Брайан позвонил ей в Лондон из Парижа. Затем стали приходить письма из Испании, где полыхала гражданская война. Вскоре эта ниточка оборвалась. Гулд-Верскойл исчез.

А в апреле 1940 года Шарлотту арестовали: невозвращенец Вальтер Кривицкий (о причинах его бегства на Запад будет сказано дальше) сообщил MI5, что миссис Моос – вероятно, агент ОГПУ. В тюремной камере она написала довольно откровенные показания, опровергая свою причастность к шпионажу и настаивая, что Брайан в итоге отказался работать на советскую разведку, а в Испанию поехал бороться с фашизмом. Это совпадало со словами Кривицкого: Гулд-Верскойл был шокирован, когда узнал, что пакет, который он перевозил по заданию Малли, содержал секретные документы из Foreign Office; в Испанию его отправили радистом советского посольства, там же арестовали по подозрению в принадлежности к троцкистам и вывезли в Москву. Британские власти, тем не менее, сочли нужным интернировать Моос за неблагонадежность. Лишь благодаря заступничеству ряда лиц, знавших ее и мужа – сотрудника Оксфорда, Шарлотте вернули свободу. Судьба ее сердечного друга сложилась трагично: осужденный на восемь лет заключения, он окончил свои дни в лагере под Оренбургом.

Англичане, наверное, могли бы вновь связаться с Кривицким и расспросить о людях, упомянутых Моос. Однако представить не могли, что Buistroleto и Галлени из показаний Вальтера Кривицкого – один и тот же человек.

Бывший советский резидент, обосновавшийся в США, посетил Лондон по приглашению MI5 зимой 1940 года. Результатом многочасовых бесед с ним стал внушительный отчет о структуре, целях и методах работы советской разведки, а также список агентов и резидентов (надо сказать, по большей части вышедших или выведенных из игры). Кривицкий раскрыл покойного Олдхема и его куратора – агента с оперативным псевдонимом Ганс и паспортом на фамилию Галлени, действовавшего под прикрытием фирмы GADA. «Хорошо образованный и красивый мужчина», и очень осмотрительный: однажды Галлени, следуя поездом из Лондона на континент, оказался в одном вагоне с правительственным курьером; когда тот на некоторое время вышел из купе и попросил присмотреть за его сумками, агент к ним даже не притронулся – он не поверил, что незнакомцу просто так доверят ценную почту. Почувствовав, что Олдхем со своим алкоголизмом вскоре будет бесполезен, Галлени вытащил из него информацию о потенциальных объектах вербовки среди коллег – так источником советской разведки стал шифровальщик Джон Кинг; с ним начинали работать голландец Генри Пик и русский – бывший моряк, прежде живший в Соединенных Штатах, потом Кинга взял на себя Теодор Малли. [274] National Archives. KV 2/805. P. 55x (45–47).

Набросав в общих чертах биографии Малли, Пика и Давидовича, беглый резидент не сообщил ничего существенного о личности агента Ганса – хотя назвал даже адрес парижской гостиницы, где жил Быстролетов. У Кривицкого имелись какие-то резоны сохранить инкогнито бывшего коллеги. В MI5 отождествили Галлени с непойманным Джо Пирелли. Личность John Buistroleto осталась нераскрытой.

Дмитрий Александрович, наверное, посмеялся бы, если бы узнал, что контрразведчики попытались идентифицировать его как Сергея Басова. Парижского связника-нелегала, вернувшегося в Соединенные Штаты, взяли на заметку после того, как Кривицкий засветил его в своих показаниях. В конце 1940-х американцы заподозрили Басова, служившего третьим помощником капитана торгового судна, в шпионаже в пользу СССР. Англичане поделились с ФБР информацией, в том числе выписками из показаний Моос, указав на ряд схожестей в скупых биографических сведениях и словесных портретах John Buistroleto и Serge Bassow. Правда, в конце этой справки отмечалось: «Судя по фотографии, он не особенно похож на Кларка Гейбла». [275] National Archives. KV 2/2887. P. 3a, 31a–35a, 40a, 43a.

Несколько недель для улаживания личных дел не принесли Быстролетову облегчения.

На исходе лета 1936 года старший майор госбезопасности Борис Берман получил тревожное письмо из Европы:

«Уважаемый товарищ Артем, я устал, не здоров и работать дальше без серьезного отдыха не могу. Я чувствую изо дня в день растущий недостаток сил, естественно понижающий качество работы, вызывающий неряшливость в технике. Кроме того, на почве переутомления появились симптомы болезни, которой я болел в 1922–1923 годах, – депрессии. В моих руках дело большой важности и судьбы нескольких человек. А между тем на меня давят усталость и периоды депрессии, я работаю только нервами и напряжением воли. Без малейшей радости успехов и любви к делу, с постоянной мыслью – хорошо бы вечером лечь и утром не подняться. Я нахожусь за границей 17 лет, из них на нашей работе 11 лет, в подполье 6 лет. Неужели этого недостаточно для получения смены?»