Коллектив авторов - В боях за Молдавию. Книга 1

Вместе со всеми делил он радость побед и горечь неудач. Его смелость была общепризнана. Храбрость награждена по заслугам — две Золотые Звезды Героя и множество боевых орденов украшали его грудь. Он был мастером верного, спокойного расчета, стремительной атаки, губительного для врага огня. Советский «асс», со своим характерным почерком полета, своим рисунком воздушного боя. От его метких очередей нашли себе могилу 54 немецких самолета…

И вот в самый разгар беседы до слуха долетел рокот моторов. Сомнений быть не могло — немцы. Шли немецкие бомбардировщики Хейнкели-111. Они шли со стороны заходящего солнца, и разглядеть их было очень трудно. Фашисты летели на бомбежку. В Бельцах большое скопление войск и техники. К переднему краю передвигалась армия генерала Шумилова. В городе расположились военные госпитали. На нашем аэродроме много транспортных и санитарных самолетов с тяжелоранеными. Медлить было нельзя. Я у своей машины. Остальным не успеть.

Быстро вскочил в своего «ястребка». Парашют одеть не успел. Не успел и привязаться ремнями. С места, со стоянки взлетаю в воздух. Краем глаза в какое-то мгновение увидел, как товарищи разбегались по щелям. Значит, в воздухе я один. И тут я обнаружил, что на мне нет шлемофона. Впопыхах оставил на земле. Это означало, что в воздухе я глух. С земли не смогут мне передать команды.

Я словно слился с машиной. Пошел на «хейнкелей». Знакомый азарт боя захватил меня. Усталости как не бывало. Мысль работала четко и ясно. Прежде всего набрать высоту, зайти со стороны заходящего солнца — оттуда легче атаковать. Хорошо видна цель, и сам скрыт от противника. Маневр удался. Немцы, очевидно, не ожидали атаки.

Сразу возникло решение — сбить крайнего в пятерке. Бросилось в глаза — самолет выкрашен в светло-зеленую краску. Совсем новый. Наверное, из подкрепления! Я пристроился к нему, нажал кнопку. «Хейнкель» завалился и полетел к земле. И в тог же момент я увидел перед собой другой самолет. От него вырвалась светлая цепочка трассирующих пуль. Я резко кинул свой «ястребок» вправо, сделал боевой разворот и оказался на хвосте «хейнкеля». Опять заработали пушки. Строй немецких самолетов был разбит. Беспорядочно сбрасывая бомбы, они ушли назад. Несколько бомб упало на аэродром. Но ущерба, видимо, не нанесли, так как там не было видно пожара.

Стемнело, когда я пошел на посадку. Внизу зажгли осветительную грушу. Снижаюсь и вижу, как вспыхнули красные ракеты. Товарищи подавали мне сигнал, запрещающий посадку, а я подумал, что они показывают направление захода.

По радио с земли мне давали указания. Но какие? И надо же было забыть внизу шлемофон. Сижу как глухой. Может быть, повреждены шасси и об этом сообщают товарищи? Нет, на приборной доске ярко горят три зеленые сигнальные лампочки. Делать нечего. Иду на посадку. Когда посадочные знаки остались позади, раздался оглушительный взрыв. Резкая боль пронзает все тело. Я теряю сознание…

Пришел в себя в госпитале на больничной койке. Позднее узнал, что случилось. Немецкая бомба угодила на посадочную площадку. Когда я стал приземляться, товарищи по радио сообщили, чтобы я сделал еще один круг и садился с убранными шасси. Но радио я слышать не мог. Они догадались об этом лишь тогда, когда я стал приземляться. Вот что означали ракеты. Но и этого сигнала я не понял и угодил в воронку. Самолет мой скапотировал. Но, видимо, родился я под счастливой звездой — отделался ушибами.

И вот лежу в госпитале. Через несколько дней узнал, что наш полк перебазируется из Бельц за Прут, дальше, на запад. Один, без друзей остался в городе. Стало грустно. Хотелось быстрее вернуться к своим. Эх, если бы не забыл шлемофон, все было бы иначе!

Вечером ко мне подошла сестра и сказала:

— К вам гости.

Я удивился, потому что знал — друзья все улетели. Кто бы это мог быть? Спустя несколько минут сестра ввела ко мне в палату старика Василия и его жену. Да, это были они, мои квартирные хозяева. Они молча подошли к койке и разом поклонились.

— Тяжело? — тихо спросил старик.

— Ничего… Отлежусь.

Я попытался улыбнуться. Он долго смотрел на меня, и в глазах его я увидел тепло и ласку. Наконец он взял у старухи какой-то узелок, развязал его и протянул.

— Это тебе… подарок, — сказал он.

Я увидел лежащие в тряпице плачинты. Они были пышные, румяные и от них шел чудесный хлебный запах. Я взглянул на смущенно опустившую глаза старуху и вдруг понял все. Небольшой мешок на столе… Мука… Самое большое богатство из всего, что у них осталось… Сразу стало тяжело дышать, и я невольно отвернулся к окну, чтобы они не увидели моих глаз…

С тех пор прошло много лет. Случалось мне получать разные подарки, но те молдавские плачинты и поныне дороги моему сердцу. Нынче, размышляя об этом, я думаю, что был этот подарок не лично мне. Его принесли простые руки тружеников бойцам Красной Армии, сражавшимся за освобождение народа.

…Истерзанная и выжженная Молдавская земля. Никогда не забуду: одиноко торчащие черные трубы, груды битого кирпича, повсюду запах гари… «Сколько же нужно времени, чтобы все это отстроить?» — невольно задавал я себе вопрос. Кое-кто говорил, что лет двадцать, другие называли еще более длительные сроки.

В летний день 1945 года мне пришлось пересечь всю Молдавию с севера на юг. Я поразился открывшейся взору картине. Густая серая пыль, первые вновь строящиеся дома и ослепительное солнце встретили меня в Бельцах. Город залечивал раны войны, вздымался над пустырями, над развалинами, над грязью базаров, болот и церквей.

Когда идешь по местам, с которыми связаны такие тревожные минуты, пережитое вновь встает перед глазами. Здесь за пустырем лежал я в госпитале. Сюда, в госпиталь, ко мне приходили хозяева дома, в котором жил я, заброшенный войной. До мельчайших подробностей вспомнил тот вечер, когда в палату вошли мои хозяева квартиры старики-молдаване и принесли плачинты, испеченные из последней горсти муки…

В этой семье, доведенной до крайней нужды, сохранились человечность и прямое не оскверненное корыстью отношение к людям. Каждый из них столкнулся с трудностями, каждый немало пережил. Но их переживания выплавились в любовь к человеку…

И вот я у небольшой, слепленной из глины хатенки. Вокруг новый забор. Стены домика блестят свежей голубизной. Дворик чистенько подметен, зеленеют саженцы, под окном цветничок.

Старик Василий, открыв дверь, приветливо пригласил:

— Входите.

Не успел я переступить порог, как хозяйка, перекрестившись, радостно воскликнула:

— Свят, свят. Живой наш постоялец! — и бросилась ко мне на грудь.

— Как видите… Живой.

— Ну что же вы стоите, садитесь! Василий, неси вино, гостя угощать будем…