Коллектив авторов - В боях за Молдавию. Книга 1

Не взглянув больше на Шпынова, Амелин ушел в землянку КП полка.

Летчики не стали вести «воспитательного разговора». Они двинулись за командиром.

— Поляков! — окликнул Шпынов своего ведомого. Но тот, сделав вид, что не слышит, поспешил уйти вместе с летчиками. Оправившись от пережитого, он уже балагурил с ребятами.

— Ну и одурачил же я сегодня «шмиттов». Вальс перед ними плясал: то одну ножку дам, то другую, а затем — крутанусь… да так, что они рты разинули и упустили меня.

— Упустили бы, если б не командир, — остановил его Жигуленков.

— Я… знаю, видел…

Боевая работа в полку продолжалась.

Лето выдалось жарким. Солнце, казалось, не пряталось за горизонт, а ходило в лазоревом небе по кругу и светило все двадцать четыре часа. Пыль висела над аэродромом, не оседая. Знойные дни походили один на другой. Каждому казалось, что он и ест и пьет не досыта и не может выспаться. От многочасового сидения в тесной кабине самолета ныло все тело, голова тяжелела. Летали много: по пять-шесть раз в день.

Возвратятся летчики на аэродром, коротко доложат о результатах вылета, наскоро пожуют бутерброд, запьют компотом и снова к машинам. А от самолета уже отъезжают неуклюжие бензозаправщики, и механики докладывают о готовности машин к вылету.

Вечером в шестой вылет группу повел Федя Семенов. Оставшиеся на земле люди не отходили от рации. Их друзья вели тяжелый бой. Через сорок минут самолеты возвращались с боевого задания. Последним сел самолет Бориса Жигуленкова. Борис устало вылез из кабины, бросил на землю шлемофон. Волосы его слиплись на лбу, гимнастерка взмокла. В уголках губ засохла пена. Он вытер рукавом лицо и, ни слова не сказав, упал в пожухлую траву у самолета.

«Плачет», — решил механик Коля Смирнов и не стал приставать с расспросами.

— Товарищ старший лейтенант, а где мой командир? — спросил Жигуленкова механик Феди Семенова. Жигуленков поднял голову, некоторое время смотрел на механика с недоумением, потом вдруг лицо его исказилось и он закричал:

— Вы что ко мне пристаете? Воевать надо, а не болтаться здесь.

— Вы на меня не кричите, можете на своего механика кричать, — обиделся механик Семенова, но потом, поняв в чем дело, с досадой в голосе тихо сказал: — Тоже друзья, прикрыть не могли.

— Кто не прикрыл? Ты соображаешь, что говоришь?

— Замолчи, — сказал инженер полка механику. — Видишь, человек не в себе.

— Мне, может быть, тоже свет не мил. Что я ему сказал?

Оставив инженера и механика, Жигуленков подошел к бочке и, зачерпнув полный ковш воды, стал жадно пить.

Вскоре весь полк знал, что с задания не вернулся Федя Семенов. Ведомым у него был Александр Шпынов.

Светила полная луна. На окнах уцелевших домов мирно дремали черные силуэты листьев.

Шпынов не помнил, как оказался на улице. Прошел несколько кварталов. Потом брел узенькой дорожкой. Огромное дерево, срезанное под корень артиллерийским снарядом, отброшено далеко от дороги. Пень присыпан землей и поломанными ветками.

Резко свернув влево, он вскоре оказался на летном поле аэродрома, где ему было так хорошо в кругу боевых друзей. Сейчас здесь пустынно и сумрачно. В лунном свете силуэты зачехленных самолетов походили на безжизненных лошадей.

Эта ночь напоминала Шпынову недавний налет вражеской авиации на аэродром. Только тогда он прятался от врагов, а теперь от друзей. Теперь он все вспомнил: несмелый бунт Володи Погодина, пытавшегося предостеречь, и полные горечи и гнева слова Амелина. Сегодня он не может, не смеет людям смотреть в глаза.

Он долго прислушивался — не раздадутся ли шаги? Нет. Никто за ним не шел.

Как все это унизительно…

Его охватило чувство отвращения к самому себе.

Шпынов забрел к землянке оружейников эскадрильи, примостился на земляную насыпь. Так и сидел в каком-то странном забытьи.

Очнулся он от шороха. В лунном свете мелькнула тень. Руки коснулось что-то холодное и влажное.

— Блудный, — Шпынов погладил пса по короткой шерсти. — Вот ты нашел… И откуда ты только все знаешь… Тошно мне… — овчарка приветливо завиляла хвостом.

— Ложись, — приказал Шпынов.

Блудный потоптался рядом, повздыхал, нехотя лег. Потом опять вскочил, принялся потягиваться.

— Домой зовешь? Ну что ж, наверно, так и надо, — сказал Шпынов и поднялся. — Пойдем, друг.

Подойдя к общежитию, Шпынов прислушался. Было тихо. Сначала Шпынов обрадовался. А потом сердце его сжалось. Его не ждут. Как это холодно, когда тебя никто не ждет! Он не сразу заметил, а заметив, не обратил внимания на красную звездочку папиросы, мерцавшую в палисаднике.

Блудный бросился к темному силуэту. Теплый огонек вспыхнул ярче, осветив знакомый крупный профиль лица, и, описав параболу, ушел вниз.

Шпынов узнал заместителя командира полка по политчасти полковника Косарева. Ему стало на миг по-детски страшно, но тут же решил: пусть уж все сразу.

— Саша… — тихо позвал Косарев.

Огонек снова взметнулся кверху и, то затухая, то разгораясь, светил теперь, как маленький маяк. Шпынов пошел на его свет. Он молча сел на скамейку, не слишком близко к Косареву. Опершись локтями на колени, медленным движением, словно пробуждаясь от сна, провел ладонями по лицу, по волосам, холодным, чуть влажным от ночной сырости.

Он был благодарен Косареву за то, что тот не задает никаких вопросов. И сам рассказал ему все, чем он жил, все, о чем передумал нынешней ночью. Память жестоко и неподкупно подсказывала мельчайшие подробности. Рассказал все — от первого боевого вылета, породившего боязнь, до последнего воздушного боя, в котором он потерял своего ведущего Федю Семенова.

Он говорил отрывисто и нервно. Но был уверен — поймут обязательно.

— А в том, Иван Иванович, что Семенов не вернулся с задания, — я не виноват, — сказал в конце Шпынов.

Потом он умолк.

— Кури, — тихо предложил Косарев, протягивая пачку папирос.

— Саша, — сказал он. — Может, недельку воздержишься от полетов. Отдохнешь?

— Нет, Иван Иванович, — сказал Шпынов. — Не хочу скидок. — Или летать сегодня же или не летать больше никогда.

Шпынов задумался: где и когда он ступил на ту опасную ступеньку, с которой начал шагать не вверх, а вниз и совершать поступки, граничащие с преступлением.

Он сидел на скамейке, что-то разглядывая в сумраке ночи. Рука его повисла. Потухшая папироса зажата между пальцами. Шпынов забыл о ней. Ему было еще тяжело. Но теперь, после встречи с Косаревым, он почувствовал, что силы возвращаются к нему, что теперь он вновь вернулся в полк, к людям, без которых жизнь становилась невозможной.

Голубоватый туман рассвета вставал над землей. Выпала холодная роса, предвещая ясный день.

Иван Иванович взглянул на Шпынова и поразился, как изменилось его лицо. В усталых глазах отражалась твердая решимость.