Коллектив авторов - В боях за Молдавию. Книга 2

Вот уже двадцать лет родители отважной партизанки, проживающие на Брянщине в городке Почеп, разыскивают пропавшую без вести дочь. То, что им удалось установить, мы здесь рассказали. Но как погибла Лена, где ее могила — это пока неизвестно. В поиски включились комсомольцы, молодежь и пионеры Котовского района. Первым начал сбор материала о жизни и борьбе Лены Новиковой отряд «Красных следопытов» восьмилетней школы в селе Болчаны, в том самом селе, где когда-то была схвачена фашистами юная партизанка.

…А лесник по-прежнему аккуратно являлся в Ганчешты, и, став в угодливую позу перед шефом, доносил:

— В урочище Бабеняса все в порядке. Порубок, пожаров не было. Чужих не видел. Листовок не находил…

Шеф слушал его сперва с некоторым, а потом с явным недоверием. И однажды лесник заговорил по-другому.

— В урочище Бабеняса мною найдено восемь закопанных в яме парашютов, три пустых консервных банки. Все это я привез с собой. Разрешите показать?

Шеф позвонил немецкому коменданту. Явился эсэсовский офицер. У Маника отобрали привезенное, осмотрели, потом приказали сесть в машину с немецким офицером и переводчиком. За юрким «оппелем» следовали крытые брезентом немецкие грузовики с карателями. Лесник показал место, где он нашел парашюты. Немцы порыскали вокруг, беспорядочно постреляли из автоматов и уехали. Лесника похвалили за донесение и обязали являться в комендатуру почаще. Манику ничего не оставалось, как повиноваться. И почти в каждый свой приход в комендатуру он приносил какое-нибудь вещественное доказательство присутствия партизан в лесу: парашюты, листовки, обрывки советских газет, пустые консервные банки, разбитые батареи от портативных радиостанций. В комендатуре эти донесения выслушивали, делали какие-то пометки на карте, однако карательные отряды по горячим следам не посылали.

Но одно известие всполошило эсэсовцев. Александр Маник утверждал, что у села Сарата-Мерешены на опушке леса он встретил 12 партизан в форме немецких солдат. Вооружены они были до зубов: немецкие автоматы, пистолеты, гранаты, у двоих — ручные пулеметы. Один партизан с отличиями офицера говорил по-немецки. Маник приветствовал их, как положено: вскинул вытянутую руку и крикнул «Хайль Гитлер». «Однако, к моему удивлению, — рассказывал лесник, — человек в форме немецкого офицера ответил по-русски: «Мы партизаны, а не фрицы. Сейчас же поворачивай назад и сиди дома целые сутки. Никому ни слова, что видел нас, иначе капут». Я перепугался и бросился наутек домой. Только на следующий день решился пойти в Ганчешты, но не через Сарата-Мерешены, а через Лапушну». Встревоженный комендант долго допрашивал лесника, путаными вопросами пытался сбить с толку и тем самым убедиться в степени достоверности сведений Маника. Много раз спрашивал одно и то же: случалось ли, что партизаны заходили в лесную сторожку? Маник отвечал твердо: нет, ни разу, они боятся вашей засады…

На сообщение Маника комендатура реагировала мгновенно. Началась сплошная проверка документов у всех немецких команд, прибывающих в населенные пункты и двигающихся по дорогам. Была установлена особая отметка на личных документах. Возникало множество недоразумений. Задержанных пачками отправляли в комендатуру, оттуда целыми днями неслись шум, крики, ругань. Хлопот у перепуганных гитлеровцев было по горло.

Читателю нетрудно догадаться, что «двойная игра» Маника была, конечно, известна в партизанском отряде. Больше того, ею руководил сам командир отряда Виктор Петрович Александров. Это он придумал легенду о появлении партизан в немецкой форме и научил лесника, как преподать ее господину коменданту. Все другие донесения Маника также предварительно обсуждались с Александровым. В партизанском лесном штабе это называлось «забросить удочки». «Все дело в наживе, — шутил Александров, — чем жирней кусочек на крючке, тем верней рыба клюнет. Это любой рыбак скажет…»

На версию о партизанах в немецкой форме комендантская «рыба» клюнула, и вся кутерьма с проверкой документов изрядно попортила нервы гитлеровским воякам.

Клюнул однажды на ложное сообщение о якобы задуманной партизанами операции под Лапушной и командующий армейской группой генерал Думитреску. Он снарядил туда до двухсот карателей, и все они попали в засаду. По крайней мере пятьдесят солдат пало под меткими очередями из автоматов, три грузовика были сожжены.

Кроме того, Виктору Петровичу Александрову нужно было заботиться и о том, чтобы укрепить доверие оккупационных властей к леснику, а здесь без «достоверных» сведений и вещественных доказательств не обойдешься…

Как-то Александр Маник доложил шефу, что, обходя лес, встретил человек пятнадцать неизвестных. Были они вооружены и с лопатами. Застал их за подозрительной работой: откапывали заброшенный старый колодец. Это на просеке, которая выводит на лапушнянскую дорогу. «Они предупредили меня, — закончил Маник, — что если я донесу немцам или жандармерии, мне будет плохо…» Шеф отметил на карте указанное Маником место и сказал:

— Ничего они тебе не сделают, — ты же пришел не к немцам и не к жандармам, а в лесничество «по своим делам».

Он приказал Манику выйти из кабинета и подождать. Сидя в приемной, Маник слышал сквозь неплотно притворенную дверь, как шеф с кем-то долго разговаривал по телефону, потом к лесничеству подъехала машина, из которой вышел немец и проследовал в кабинет. Как только он уехал, Маника вызвали.

— Тебе задание, — сказал шеф, — проследи, когда они там закончат откапывать колодец, и высыпи туда содержимое этой коробочки. Поручает тебе это сам господин генерал…

В следующий приход Маника к шефу не пустили, а велели немедленно идти в жандармерию. И первое, что спросили там, — о коробочке.

— Ты высыпал?

— Так точно, вчера при обходе квартала.

— Врешь.

— Проверьте…

Жандармский локотенент побагровел, схватил лежавший на столе стэк и наотмашь ударил Маника по лицу. Рассеченная губа засочилась кровью. Лесничий оторопело смотрел на жандарма. Приложил платок к губе. А жандарм орал, словно не он ударил человека, а его самого полоснули.

— Снюхался с ними? Мы все знаем…

Он кричал истерично, а Манику становилось ясно, что толком им ничего не известно, но, видимо, подозрения какие-то возникли. Откуда бы это? Вроде бы все он делает осторожно, как всегда. Случалось, забредали немецкие патрули. С ними не страшно: поднесешь по стаканчику и выпроводишь. Однажды ночью нагрянули немцы, а в доме как раз ночевала Катюша-партизанка. Все обошлось… И тут Маник подумал о Баркаре. Есть такой в Сарата-Галбенэ, подальше бы от него… Никогда не приходил, а теперь повадился, в приятели набивается. Вспомнился его последний приход. «Бунэ зиуэ. Кум трэешть?» Ничего, спасибо. Постояли, покурили. Собрался уходить — попросил воды напиться. Поднес кружку к губам и спрашивает: «Не отравленная?» «Бог миловал», — спокойно ответил Маник. А Баркарь наклонился к уху лесника и говорит: «Ходят слухи, что партизаны начали колодцы травить. До чего обнаглели, а? Надо в оба смотреть»…