Коллектив авторов - В боях за Молдавию. Книга 4

Под Воронежом Юсин получил первое боевое крещение. Вышел он из боя без единой царапины, но война сразу перестала быть для него «приключением» — смертное дыхание ее опалило душу.

Нельзя сказать, что до этого боя Юсин ничего не видел. Он видел, как дрались, отступая, наши части. Видел самолет-разведчик, обстрелявший войска. Видел раненых. Но все же он был очевидцем, свидетелем, а не участником. Теперь он не только видел войну — он ее знал. Когда его полк разворачивался в боевые порядки, вместе со всеми занял свое место в строю не наивный парень, а боец, уже понимающий что к чему.

Шли дожди. Осенние, долгие. Им, казалось, не будет конца. В траншеях, как ни пытались отводить воду, роя канавки, стоки, все равно всегда было по колено. Случалось так, что солдат, заснувший в своей норке, выкопанной в стенке траншеи, просыпался от того, что вода заливала его с головой. Захлебываясь и чертыхаясь, он выбирался из укрытия и принимался каской или котелком отчерпывать проклятую воду, которая снова и снова просачивалась из траншеи. Работа, конечно, бесполезная, но таким образом хоть немного согревались. Все с нетерпением ждали наступления, чтобы выбраться наконец из этих вечно хлюпающих траншей, хотя и знали, что и по ту сторону линии фронта идут такие же бесконечные, серые, раскиселившие землю дожди.

— Может, потому и рванули мы так, когда получили приказ, — вспоминает Андрей Петрович. — Хоть куда-нибудь, только бы из этой осточертевшей хляби вырваться! Хуже, чем здесь, думалось, и быть не может… Оказалось, может… Прорвались мы по линии железной дороги да по шоссе, километра так в четыре «дырочку» сделали в ширину, вышли к железнодорожной станции. А на высотках — слева и справа — еще фрицы сидят, вся полоса простреливается насквозь…

— Мешок… — говорю я.

— Э, нет, — смеется Юсин, — это у тех, кто драпал, «мешком» называлось, а у нас это именовалось «плацдармом». Вот на этом-то «плацдарме» мы и хватанули лиха; траншеи — наскоро вырытые, воды в них еще больше, чем в старых. А высунуться из них днем нельзя — сразу пулю получишь. Местность вся ходами сообщения и траншеями изрезана: одна на другую похожи. Куда пойдешь? Пошлют, скажем, с донесением, — обратно возвращаться, так пока свою траншейку найдешь, десять раз заблудишься. Ну и немец блуждал тоже: такие встречи бывали!

Он задумывается, припоминая, а я представляю себе, каково им было на этом пятачке…

Весной сорок третьего Юсин, будучи уже младшим сержантом в разведке, воевал на Северном Донце.

— На задание все больше ночью ходили, да днем и пройти-то было невозможно — на плоской и голой земле негде было укрыться. Вот и тогда поговорили, покурили и пошли. Перед самой передовой остановились и стали ждать. За время пребывания на фронте уже накопился некоторый опыт: конечно же, передовая была пристреляна намертво. Ночами, с немецкой пунктуальностью, противник всаживал в нейтральную полосу снаряд за снарядом: через каждые десять минут — снаряд. Этой бюргерской аккуратностью и пользовались наши командиры, идущие с нами в разведку. Они подползали к передовой и ждали. Снаряд разрывался — и сразу ребята устремлялись на нейтральную полосу: мчались во всю прыть, чтобы успеть проскочить до следующего снаряда! Слышался нарастающий характерный шелест и-ах-х… — очередной снаряд рушился на нейтральную, и снова сквозь не успевшие осесть ошметки земли, гарь и дым, пригнувшись к земле, бежали ребята, используя коротенький перерыв… Вот так мы и преодолели нейтральную полосу, удачно проникли в тыл, добыли «языка».

Перед рассветом с Северского Донца наполз туман — низкий, стелющийся по земле. Под его прикрытием подошли вплотную к нейтральной полосе. Часто и нервно рассыпались слепые пулеметные очереди. Юсин выдвинулся чуть вперед, высматривая, не остался ли какой-нибудь «забитый» немец. Туман осел, стал плотнее, ниже. Юсин выпрямился, чтобы осмотреться, и голова его оказалась над уровнем дымящейся, качающейся белой мглы. И в этой белой мгле прямо перед собой он различил знакомые очертания немецкой каски. Очередь из автомата, и фашист плавно осел в туман.

Свою группу Юсин настиг на околице села. Разведчики остановились возле колодца, окруженного толпой женщин и стариков. Они поддерживали ослабевшую полураздетую окровавленную женщину. Было очень тихо. У сруба колодца лежал мальчик. С бескровным лицом, застывшими посиневшими губами. Лежал он вверх лицом, широко разбросав руки, точно в последний миг своей короткой жизни хотел обнять весь мир.

И Юсин сразу стал старше своих лет, руки крепче сжимали автомат.

Вместе с 37-й армией, в составе 181-го гвардейского стрелкового полка, 61-й гвардейской дивизии командиром отделения разведки пришел Андрей Петрович Юсин сюда, в Молдавию, в сорок четвертом году.

Закрепились, вгрызлись в землю в районе села Копанка, рядом с проходившим заливом Днестра.

— Гитлеровцы построили там, вокруг нашего плацдарма, глубоко эшелонированные оборонительные позиции. Кромешная тьма. И шквал огня с обеих сторон. Крики, ползущие люди, ругань, глухие удары. Вдруг я почувствовал тяжелый удар в спину. Автомат выпал из рук. Повернулся набок, но в темноте уже не увидел оружия. По контурам каски понял, что меня атаковал из-за спины фашист. Единственным оружием остался теперь у меня штык разведчика. Я схватил за ствол автомат немца, рванул в сторону и ударом штыка свалил его с ног. Когда стало тише, старшина Мальков собрал группу разведчиков и повел вперед. Только ракеты освещали черневшие перед нами боевые машины и вражеских солдат, которые двигались в стороне по дороге. Через наши головы пронеслись снаряды, просвистели автоматные очереди. Рядом со мной старшина Мальков приподнялся на мгновенье, осколок сразил его. Пришлось возглавить группу. Разведка продолжалась, когда я почувствовал, что какая-то сила оторвала меня от земли и высоко подняла вверх. Последнее, что я помнил, — желтая вспышка…

Он пришел в себя оттого, что по нему пробегали бойцы, устремившиеся в атаку. Он лежал вместе с убитыми немцами — неподвижный… Теперь даже боль воспринималась, будто нечто постороннее: она пробивалась в сознание словно сквозь вату… Санитар дал ему попить из своей вечно неиссякающей фляжки.

Очнулся Юсин на операционном столе. Очнулся от собственного крика. Принесли его потом в палату. А «палата» — одно название: не то сарай, не то амбар. Лежат на соломе раненые, и двигают их по кругу от одной двери до другой. Кому жить осталось немного, клали у тех — «на вынос» — дверей. А раненые прибывали и прибывали. И их двигали по кругу. Так добрался до «той» двери и Юсин. Он пролежал сутки, вторые. На третьи сутки врач отдал приказ санитарам, и понесли Юсина от «той» двери в обратном направлении. Так отступила смерть и на этот раз. Когда выяснилось, что помирать он не собирается, его отправили в госпиталь. Жажда жизни прибавила ему сил.