Олег Соколов - Исповедь о жизни, любви, предательстве и смерти

Но ситуация получилась для меня ещё хуже, чем я предполагал. Стрелки часов уже неумолимо приближались к восьми вечера, а ораторы всё выступали… Вы спросите, а что страшного в восьми вечера?.. Ничего… просто во Франции это «святое» время ужина, который в большинстве французских семей является главной трапезой дня, и начинается ужин почти с военной точностью в 20.00–20.15, когда вся семья должна сидеть за столом. Правда, некоторые «продвинутые» молодые люди предпочитают садиться за стол позже, сдвигают немного время ужина и в ряде торжественных случаев, но в общем большинство французов садятся за стол в восемь вечера.

Но вернёмся к митингу. Ораторы были просто блистательными. На великолепном французском языке, естественно, они говорили о недопустимости американского вмешательства в дела Европы, о том, что разрушаются ценнейшие памятники христианской цивилизации, гибнут люди. а моя очередь выступать всё не приходила. К выходу начали потихоньку подтягиваться самые «правильные» французы, было уже восемь вечера, и только тут мне дали слово.

Памятуя Тюлара, я начал правда не с того, что «Париж пугает.», а извинился за то, что отвлекаю от ужина, пошутил насчёт французской пунктуальности в этом вопросе. Шутка была положительно воспринята, я почувствовал, что завладел на несколько мгновений благожелательным вниманием зала. и тут, как написал бы Ильф и Петров: «Остапа понесло.»

Я стал с жаром говорить о величии России и Франции, о том, что американские бомбардировки — это мерзость не только политическая, но и культурно-историческая, что Россия всегда будет с сербским народом, и что уверен, что русско-французский союз — это гарантия независимости и достоинства Европы и т. д. и т. п. Речь лилась так естественно, так легко потому что я говорил о, что думал, то, что чувствовал всем сердцем, как когда-то 1995 г на съезде реконструкторов, только здесь я говорил не о проблемах военноисторического движения перед узким кругом лиц, а о больших мировых проблемах перед тысячами людей. Зал всё более и более внимательно слушал мою речь, а это давало мне ещё больше энергии. Я видел, что люди не думают больше об ужине, что собравшихся всё более и более захватывают мои слова, что, как и полагал Грийо, патриотически настроенным французам по пути с русскими патриотами в борьбе против американского насилия и глобализации, разрушающими национальные традиции и культуру. И когда закончив, отнюдь не короткую речь, я воскликнул: «Да здравствует Франция! Да здравствует Россия!», зал, в котором было, много тысяч человек, разразился бурей аплодисментов.

Я честно говоря, даже не думал о подобном успехе. Едва я сошёл с трибуны, как ко мне бросились сотни людей, говоривших мне добрые слова, благодаривших за то, что я высказал то, что они думали, пожимавших мне руки… Но особенно мне были дороги слова молодого французского лейтенанта воздушно-десантных войск. Он с двумя друзьями, также молодыми офицерами подошёл ко мне, все трое по-военному отдали мне честь, и лейтенант сказал, что он понял за что он хотел бы сражаться и за что мог бы отдать свою жизнь!

Это было что-то потрясающее! Я никогда в жизни не чувствовал столько человеческого тепла сразу, дружеских чувств, искренней радости. Мои беседы с Жоржем Грийо не пропали даром. Его преемник, молодой офицер, быть может будущий генерал, полностью разделял его и мои идеи, и более того, был готов за них сражаться.

Это был один из самых прекрасных вечеров в моей жизни!

Ну а теперь вкратце рассказав о делах «военных» и научных, я должен вернуться к делам сердечным, которые должны подготовить читателя к главному, ради чего он видимо и взял в руки эту книгу.

Как я уже говорил, моя жена Настя была просто идеальной: красивой, верной, веселой, надежной помощницей во всех вопросах. Так обработка гигантского массива документов для «Армии Наполеона» (нами было рассмотрено одних солдатских дел около 10 тысяч!!) была бы невозможна без ее помощи. Но к середине 90х годов ее стал буквально мучить важный вопрос совсем другого порядка. Ей очень хотелось ребенка, а у нас его почему-то не было. Обратились к врачам, они прежде всего обследовали меня и заверили, что у меня все абсолютно в порядке. Дело в организме Насти. Она прошла какой-то курс лечения, принимала какие-то таблетки, я совершенно в это не вникал, но результат вскоре был. В конце 1996 г. Настя забеременела и в июне 1997 г., и у нас родился долгожданный ребенок. Это была дочь, которую мы назвали Анной.

Появление ребенка полностью изменило характер Насти. Нет, она вовсе не стала хуже, просто для нее вся система ценностей изменилась. Главным и единственным в жизни стал для нее этот маленький драгоценный комочек жизни, маленькая девочка, ставшая для нее центром мироздания. Она полностью ушла в материнство и не могла больше оказывать мне никакой помощи в моих делах, а они, как и раньше довлели на меня, не оставляя времени продышаться. А тут еще до этого мой верный помощник по всем административным и штабным делам ассоциации Владимир Шиканов (Лебрен) по ряду причин прекратил свою работу, и я остался фактически без всякой административно-технической помощи.

Но видимо природа не знает пустого места. И практически в тот же момент рядом со мной появилась молодая красивая девушка Анна. Она не была маленькой наивной девочкой, ей было 20 лет. Она была студенткой Института культуры. Но она настолько воспылала желанием быть со мной, что в первый же вечер, когда она пришла ко мне в гости, Анна тут же стал близка мне без малейших колебаний и сомнений.

Но она так же быстро стала настоящим преданным другом, и не просто другом, а ближайшим соратником, который взвалил на себя помощь во всех делах. Она стала и секретарем, и письмоводителем, она оформляла все официальные бумаги, которых было великой множество, ведь у меня были параллельно две функционирующие ассоциации: всероссийская «Военноисторическая ассоциация России» и на всякий случай сохраненная «Санкт-Петербургская военно-историческая ассоциация» соответственно с кучей необходимых отчетов. Скоро ей сверх всего этого пришлось стать и бухгалтером ассоциации со всеми вытекавшими из этого последствиями в виде кучи всяких административных бумаг, в которых я вообще ничего не понимал. Наконец Анна великолепно владела компьютером и при необходимости могла нарисовать компьютерной графикой любой план сражения или экономическую диаграмму.

При этом она была ласковой, нежной, веселой и просто идеальной в любви. Но кроме всего прочего нас объединяла общая система ценностей. Она также влюбилась во Францию через эпоху Людовика XIII, мира «Трех мушкетеров», прекрасно рисовала и будучи выпускницей французской специальной школы говорила по-французски почти как на родном языке. У нас с ней было столько общих тем и дел, что мы могли часами говорить, обсуждая будь то исторический вопрос, будь то какой-нибудь новый проект военно-исторической битвы, или бала. Когда же у нас появились деньги мецената, о котором я буду рассказывать позже, она стала к тому же блистательным редактором военно-исторического журнала. Ко всему прочему она умело владела кройкой и шитьем и могла прекрасно пошить любое изысканное платье наполеоновской эпохи, дух которой она просто безупречно чувствовала.