Анатолий Терещенко - Записки опера,или Оборотни из военной разведки

— Чем же Вы можете доказать? — последовал дурацкий вопрос.

— Последствиями и результатами анализа крови у Сюзанны и, конечно, у тех, кто тоже баловался с нею после меня. — Майор бросил цепкий и презрительный взгляд сначала на Зенчука, а потом на обезумевшего «брата». Они находились в полной прострации.

Не знал точно Ветров, но по реакции янки мог догадываться, что у Сюзи, сотрудницы или агента ЦРУ, в «гостях» поочередно после той памятной обмывки рубанка успели побывать и ее «братик» — Боря и главный «вербовщик» — Майкл, не однажды попадавший, как потом выяснилось, в подобные скандальные истории. Именно поэтому знаток российских проблем после России стал заниматься югославскими делами. Руководители ЦРУ не рискнули вновь отправлять облезлого кота к московским мадоннам, предварительно запугав его больными СПИДом путанами, которых злые чекисты якобы специально выращивают в стране «березового ситца» для подстав американцам.

«На сей раз я попал, как муха на липучку. Что я наделал?! Бедная наша Сюзанна», — досадовал про себя Майкл, бросая колючие взгляды на голубоглазого и рослого блондина-россиянина, спокойно собирающего фотокарточки и с брезгливым безразличием укладывающего их в конверт.

— Как я понял, Вы их мне дарите на память о бурно проведенной ночи. Думаю, для Сюзи у вас найдется еще одна копия или нет?

— Не трогай фотографии, оставь конверт и нас в покое, — взвыл Зенчук.

— В таком случае — гуд бай, май диэ френдс.

Николай медленно поднялся из кресла и направился полубоком к выходу, держа в руке «гранату». Такая поза давала возможность боковым зрением наблюдать за действиями американцев. Поравнявшись с дверью, он для усиления воздействия своего розыгрыша, бросил презрительно:

— Запомните, придурки, я уже никого не боюсь, бойтесь вы! Скоро страх вас достанет.

Он специально акцентировал внимание двух одураченных и посрамленных вербовщиков на неизлечимой болезни. Хлопнула входная дверь. Оба янки вздрогнули, как от плетки, стегнувшей их неожиданно и больно.

«Вот вляпался в историю! Начнется разбирательство, выгонят, как собаку бешеную. Я же только начал карьеру в разведке. Майкл уже сколотил капитал, что ему! Он жизнь свою уже сделал.» — скулил про себя «братик» Борис.

Майкл тоже искал выход. Искал и не находил, потому что в таком идиотском положении его невозможно было найти — он понимал, помимо его воли, весь разговор записан на магнитофон.

— Джек, неужели это правда? — обратился Майкл к напарнику, до недавнего времени называвшему себя Борисом.

— Я думаю, чистейшая. Так смело он действовал. Бедная Сюзанна.

— Сюзанна, Сюзанна. — ты думай о себе.

— А что думать? Дело сделано, — заметил Джек. — Я у нее тоже был.

Майкл приложил указательный палец к губам, а голову обожгла мысль: «Теперь и у меня, и супруги могут быть проблемы со здоровьем».

— Сволочь, подонок, русская свинья! Где он подхватил эту болезнь «зеленой обезьянки»? — неслись проклятья в сторону двери.

Майкл застыл и как-то тупо уставился на конверт с «компрой». Теперь этими фотографиями можно было скомпрометировать только бедную коллегу перед родственниками и друзьями. Примерно такой диалог мог состояться на конспиративной квартире ЦРУ между Джеком и Майклом.

Как проходила воспитательная беседа Брокмана с двумя несостоявшимися вербовщиками, неизвестно. Но дней через десять в местной прессе прошло сообщение об отъезде двух американских дипломатов — Майкла Зенчука и Джека Краммера («брата» Бориса) на родину — в Соединенные Штаты. Исчезла из временно закрытого магазина и Сюзанна, которой, наверное, пришлось походить по докторам и пережить страх за свое здоровье. За все прегрешения в жизни надо платить при посещении спектакля-драмы. У каждого человека под шляпой или шляпкой — свой театр, где часто развертываются драмы более сложные, чем те, которые созерцались на сцене жизни — эмоции усиливаются переживаниями о проблемах своего здоровья в несколько раз.

После совещания Кобзев задержал Ветрова и сообщил приятную новость — ему необходимо срочно выехать в Москву по делам службы.

— Это тот случай, когда сочетается полезное с приятным, служебное с личным. Решите вопросы в Центре и повидаетесь с семейством. Пора их уже возвращать сюда, — посоветовал резидент.

«Неужели догадался, а может, ему сообщили офицер безопасности посольства или коллеги из резидентуры КГБ? Не должны знать, все было на уровне профессиональной конспирации. А там черт его знает, — подумал Николай. — А может, все же стоит раскрыться перед начальником?»

Нет, ничего не сказал он Кобзеву, хотя уважал и доверял ему. А на следующий день он уже шагал по родной Москве.

«Идиоты, — размышлял он, — неужели они надеялись меня сломить открыточками? Свобода оплачивается очень дорого, но что поделаешь. Будут еще переживания, но я свободен от казни себя за малодушие, за предательство. Провинился — да, бес попутал, но чист перед Родиной, коллегами. Эта стерва получила удовольствие, я тоже. Ох, долго они еще будут проверяться, не доверяя анализам и диагнозам».

Единственное, что его угнетало, — это вина перед женой, но он успокаивал себя тем, что повел себя не так, как предатель и шпион Филатов, поднявший когда-то руки вверх перед аналогичными материалами.

«Каждому молодому и сильному мужчине, в конце концов, должна встретиться, помимо брака, женщина, которая успокоит ноющую плоть. У женщины тоже может быть подобное. Весь смысл в тайности содеянного, — убаюкивал себя Николай не только им придуманной теории. — Хотя она и подстава, однако женщина высшего класса по многим параметрам».

И все же он решил себя в некоторой степени обезопасить.

«Надо связаться с Николаем Семеновичем. Посоветуюсь, как вести себя дальше».

Ветров позвонил Стороженко. Договорились встретиться в одном из кабинетов главка — в ГРУ.

— Здравия желаю, товарищ полковник!

— Здравствуй, здравствуй тезка!

Он стал рассказывать подробности. Расхохотались, когда речь пошла о немой сцене янки на инсценировку со СПИДом и «лимонкой».

— Ну, что я могу сказать? Правильно сделал, что пришел. Скрытность — прибежище слабых. Проступка твоего не одобряю, хотя по-мужски понимаю. Можно было уловить признаки «медовой ловушки», разгадать почерк цэрэушников — он в последнее время стал стереотипным, повторяемым. Но случилось то, что случилось, рассуждать с позиций «если бы» — это из области сослагательного наклонения. А что касается янки, то они, наверное, не хотят думать. А резиденту надо было сказать. Передай ему привет от меня. Я напишу Григорию Петровичу письмецо. Хорошо, что командировка у тебя заканчивается. Все равно сейчас в Белграде веди себя осторожнее, чем прежде. Американцы могут мстить. Будь бдителен вдвойне, — высказывался Стороженко.