Эдуард Сагалаев - Когда журналисты были свободны

Сейчас я еще более отчетливо понимаю: все мои компромиссы, маленькие и большие, все мои ошибки, мелкие и крупные, все это – моя драма и драма многих из моего поколения. Мы были воспитаны при советской власти, мы прорывались к новой жизни, другим ценностям. И заблудились…

С Березовским же была – стена. Непробиваемая стена. Кажется, для него конфликт с Путиным вылился в классическое «нашла коса на камень» – он был готов биться до конца.

Мне же не хотелось выступать против Путина ни как человеку, ни как журналисту.

– Борис, я ухожу, – сказал однажды Березовскому. – Ты верни мне деньги за мои акции.

Надо отдать ему должное – он вернул. Не все, но заплатил действительно хорошую цену. И мы расстались.

Я закрыл за собой дверь телевидения, которое сам же и создал. И на котором мне так хорошо работалось.

Это был большой прием в Кремле – тот, на который собирают «весь цвет», чтобы в неформальной обстановке решить вопросы, на которые в формальной пришлось бы потратить слишком много сил.

– Эдуард Михайлович, – Путин подошел ко мне, приобнял за плечо, – у меня к вам небольшой разговор.

Мы отошли в сторону. Я ловил на себе прицельный огонь взглядов: что за разговор у Путина с Сагалаевым? О чем? Кем Сагалаев вернется после этого разговора?

– Эдуард Михайлович, что вас беспокоит в этой жизни? – Путин посмотрел прямо в глаза.

– Меня беспокоит судьба ТВ-6, – ответил я то, что логично было бы ответить. Я не соврал – мне действительно было больно видеть, во что превращается некогда мой канал. Тогда на нем пошла череда переименований, канал стремительно превращался в грязно-политический, терял рейтинги…

– Меня тоже это беспокоит, – кивнул Путин.

– Владимир Владимирович, я знаю, каким может быть выход из положения. Знаю человека, которому Борис согласится продать свои акции. Он боится этого человека. Физически, до дрожи боится. И Борис ему продаст, если тот потребует.

– Нет, Эдуард Михайлович. Давайте пойдем путем гласности, – предложил Путин. – Березовский ведь вам угрожал? Он грозил расправой, если вы не продадите ему свою часть акций ТВ-6? Вы сможете рассказать об этом на пресс-конференции?

Березовский мне не угрожал. Мы очень серьезно спорили, порой – слишком серьезно, но до реальных угроз дело не доходило.

– Нет. Угроз расправы не было – и я как мужчина не имею права так подставить даже бывшего партнера, – сказал я и честно добавил: – Ну и, хоть я и мужчина, но боюсь. За такое лжесвидетельство Березовский может все фантомные угрозы перевести в реальные.

– Значит, угроз не было? – еще раз уточнил Путин. – Ну хорошо.

И я вернулся «в мир» ровно тем же, кем и был. Бывшим совладельцем ТВ-6 Эдуардом Сагалаевым. Только в Кремль с тех пор меня стали приглашать лишь изредка – для того, чтобы вручить очередной орден как ветерану телевидения.

Странные ощущения – быть человеком. Не директором, председателем, руководителем – просто человеком. Имя, фамилия. Эдуард Сагалаев. Однажды такое уже случалось в моей жизни – в начале 90-х. В начале 2000-х случилось вновь. Тогда я быстро вернулся в работу. Сейчас ощущения были другими.

Я чувствовал, что мне важно что-то понять, пережить, – и это совсем не имело никакого отношения к работе.

Я продолжал руководить Национальной ассоциацией телерадиовещателей, заниматься поддержкой региональных СМИ. Работа эта мне нравилась – и нравится по сей день: мы помогаем развиваться местным телекомпаниям.

Мне по-прежнему везет с командой: в разные годы со мной рядом были Елена Злотникова, Александр Карпов, Светлана Устинова, Михаил Пономарев, Наталья Пискунова. Последнее время генеральным директором НАТ является Александр Широких, живой, глубокий и сверхнадежный человек. И конечно, в нашей команде – девочки (так я их называю): Ирина Матвеенко, Анна Жусупова, Мария Сысоева, Регина Юркина, Ирина Кочергина, Ирина Шаркович, Светлана Сенюхина. Это почти весь небольшой, но дружный и высокопрофессиональный коллектив.

Но тогда, в начале 2000-х, я словно стоял на пороге новой жизни. И она пришла.

Все началось с того, что мы с дочкой поехали на Бали. Не как туристы, скорее, как паломники. К тому моменту я уже всерьез «заболел» Индией: пару лет назад я приезжал в эту страну по приглашению посла в Индии Александра Михайловича Кадакина и его советника Сергея Кармалиты. Они давно меня звали: «Приезжай в гости!» – и я однажды собрался и поехал.

Никаких мистических откровений Индия в ту поездку мне не явила. Просто я понял: это моя страна. Мне в ней легко, комфортно, я словно родился здесь.

Поэтому, когда выбирали с дочкой, куда поехать, почти наугад ткнули пальцем в Бали: остров похож на Индию, но все-таки – другая страна, будет что посмотреть. Бали – единственный остров в Индонезии, где основной религией считается не мусульманство, а индуизм. Индуистских храмов на острове – едва ли не больше, чем обычных зданий.

Темный, словно высушенный на солнце балиец сливал в стакан кровь змеи. Совсем недавно она была жива… Она и сейчас продолжала жить, только уже как лекарство для повышения иммунитета.

Змеиная кровь на Бали считается едва ли не самым популярным средством профилактики всевозможных заболеваний.

– Попробуешь? – предложила дочь.

– Да, – я кивнул, хотя не был до конца уверен, что мне стоит это дегустировать. Но – вдруг это единственный мой шанс испытать на себе эффективность балийского лекарства? В конце концов, что я теряю?

Балиец наполнил стакан кровью второй змеи. Посолил, поперчил, добавил специфических приправ, протянул мне.

Я взял стакан. Стараясь не нюхать и не останавливаться, выпил стакан целиком. Поставил на стол. Первое ощущение не имело никакого отношения к здоровью: «Я сделал это!» А потом я понял, что чувствую себя так, словно мне двадцать лет. Тело требовало физической активности, мозг работал как часы. Все-таки это был не обман: змеиная кровь действительно дает мощный толчок, заряд бодрости.

Дочка смотрела на меня с восхищением.

Но все-таки не змеиная кровь стала для нас главным переживанием.

Балийская музыка – странная, ни на что не похожая, древняя. Балиец ударял в гонг – и звук воспринимался только одним ухом. Снова ударял – и звук шел в другое ухо, оставляя первое совершенно «свободным».

Я не мог понять природу такого формирования звуков, много раз прислушивался – действительно, какие-то звуки шли только в одно ухо, какие-то – только в другое. Мистика.

После поездки на Бали прошло уже недели полторы. Я почти забыл то странное ощущение, что охватило меня, когда я пил змеиную кровь и слушал музыку гонга. Москва меняет взгляд на мир, у нее в приоритете – работа, прагматизм и цейтнот.