Эдуард Сагалаев - Когда журналисты были свободны

Мне так стало от себя противно, что я попросил Светлану:

– Знаешь, нет. Я больше не стану вести «Открытые новости». Хочешь – делай передачу сама.

Может быть, я заметил то, чего не видел никто другой. Может, я зря накрутил себя. Но в тот момент остро ощутил: я стыжусь своего богатства. Я вырос в стране, где все жили от зарплаты до зарплаты. Где кусок сахара считался праздником. Где количество пар обуви у человека совпадало с количеством сезонов, плюс домашние тапочки.

И мои галстуки, костюмы, запонки были для меня одновременно и предметом гордости, и предметом стыда. Я никогда не смог бы стать бизнесменом. У них иной склад ума, они по-другому видят и чувствуют деньги.

– Неважно, как ты деньги заработаешь, – говорил мне Березовский. – Важно, как сохранишь и приумножишь.

И если с «зарабатывать» у меня получилось, то с «сохранить и приумножить» всегда возникали проблемы.

А тогда, увидев себя на экране, я начал бешено жертвовать деньги в благотворительные фонды и детские дома. Но все это была капля в море…

Кстати, со Светланой Сорокиной у меня установились дружеские отношения. Ее нельзя было не уважать. У нее замечательная приемная дочь Тоня, Светлана умеет дружить, и среди ее друзей были выдающиеся люди.

Я всегда буду благодарен ей за знакомство с необыкновенной женщиной – Паолой Дмитриевной Волковой. Паола была яркой, неповторимой личностью, тонким знатоком и ценителем мирового искусства и культуры, профессором ВГИКа и Высшей школы сценаристов, в орбиту ее друзей входили такие люди, как Мераб Мамардашвили, Тонино Гуэрра, Рустам Хамдамов и другие замечательные люди. Оказаться среди них, пусть на правах не самого близкого знакомого, было для меня большой честью. Но я, кажется, отвлекся…

Прогибаться под «федеральную повестку» было все сложнее. Мои отношения с Чубайсом обострились до предела. Он всячески давал понять, что я его категорически не устраиваю. По вечерам я оставался один в своем кабинете и крепко пил. Я понимал, что это не может продолжаться долго, нужно сделать решительный шаг… Но и на этот шаг тоже нужно решиться.

«Ну хорошо, – сказал я себе. – Съезжу в командировку в Англию – и тогда уже все обдумаю».

Телевизионщиков России пригласили посетить с дружеским визитом службу новостей Би-би-си. Конечно, я не мог отказаться. Правда, незадолго перед этим сам перенес операцию, восстановиться еще не успел – но и от шанса увидеть Би-би-си тоже не стал отказываться.

Нас было несколько человек – кто постарше, кто помоложе. Чемодан мой был тяжелым, а нести его предстояло довольно далеко. Недавняя операция давала о себе знать.

– Будь добр, – попросил я одного из членов нашей делегации, на вид самого молодого и крепкого, – понеси, пожалуйста, мой чемодан.

– Конечно, Эдуард Михайлович, – он улыбнулся, – без проблем.

Лучше бы я не ездил. Наша встреча с президентом совета директоров Би-би-си оказалась совсем непохожей на те приятные и уважительные разговоры, что мы вели, например, с Тедом Тернером.

– А, Эдуард Сагалаев! – Главный по Би-би-си изобразил на лице усмешку. – Вы приехали из страны проигравшего социализма!

– Да-да, – кивнул я. – Мы приехали в страну победившего гомосексуализма.

В тех условиях это была шутка на грани фола, а может быть, и за гранью. Грубая и резкая. Сейчас я бы ответил ему по-другому. Но тогда обида за свою страну и тот пренебрежительный тон, каким этот чиновник отзывался о России, буквально взбесили меня.

Впрочем, он не стал отвечать. Он даже сделал вид, что ничего не расслышал.

Визит наш длился недолго. Помимо официальной части была и неофициальная – мы все выпивали (точнее, скажу так – я выпивал. А дальше пусть каждый говорит за себя), общались…

Вернулся в Москву.

– Эдуард Михайлович, вас вызывает к себе Чубайс.

– Вот смотрите, – Чубайс положил передо мной на стол листки бумаги.

На хорошей белой бумаге качественным принтером была напечатана вся история моих похождений в Англии. От момента, когда я якобы принудил сотрудника нести за собой чемодан, до момента, когда я, позабыв про честь страны, крутил шашни с какой-то зеленоглазой ирландкой.

Это особый вид иезуитства – письма-доносы. В них вроде бы все правильно. Сотрудник за мной чемодан нес? Нес. Но я не приказал, а попросил человека – по-дружески, просто потому, что не мог таскать тяжести. С зеленоглазой ирландкой общался? Конечно, общался. Возможно даже, приглашал ее на медленный танец – почему нет?

Выпивал? Да, выпивал. Шутку про проигравший социализм «отбил»? Да, не самым удачным образом, но отбил.

Вроде бы все правильно. Но читаешь интерпретацию – и видишь себя в образе распущенного барина, который думает лишь о выпивке и женском обществе.

Это он письмо и написал. Тот парень, которого я попросил понести мой чемодан. Тот, что был самым молодым и крепким.

– Должен сказать, – Чубайс едва сдерживал усмешку, – Бориса Николаевича не устраивает ваше поведение. И в частности – ваше пьянство.

И вот тут я расхохотался.

– Бориса Николаевича не устраивает мое пьянство?! – Я хохотал и не мог остановиться. – Анатолий Борисович, пусть он сам мне об этом скажет – только тогда я в это поверю.

Борис Николаевич в тот момент был в глубоком творческом… хм, отпуске. И мы оба это прекрасно знали.

Они все-таки нашли способ выдавить меня из ВГТРК. Просто перестали давать деньги из бюджета. Это означало – мне нечем платить сотрудникам зарплату. А сотрудники мои – не только работники московской студии, но и региональных филиалов.

И вот тогда уже я написал заявление на имя Ельцина. И изложил в нем все – и то, как мелочны методы работы Чубайса, и как он воюет с телекомпанией методом шантажа и запугивания… К Ельцину это письмо так и не попало.

А у Чубайса, возможно, хранится до сих пор.

Работая на ВГТРК, я не обрывал связи с ТВ-6. По-прежнему оставался совладельцем компании. Не вмешивался в оперативное управление, но принципиальные решения со мной согласовывались.

Было ощущение, что я вернулся к себе домой. Ездил в долгую, тяжелую, изматывающую командировку и наконец-то вернулся – к своим.

– Шеф! Шеф пришел! – Даже не помню, кто первый произнес эту фразу.

Но меня обнимали и радовались – и то и другое искренне.

И казалось, жизнь снова вошла в привычное русло. Я снова торопил утро, чтобы побыстрее приехать на работу, мы снова фонтанировали идеями и претворяли их в жизнь. И снова (я зарекся!), снова никакой политики.

– Мы – семейный, музыкальный, молодежный канал, – говорил я себе и коллегам. – Мы – «про реальную жизнь».

Мы все вместе делали «наше» телевидение. Вспоминаю Виктора Мережко, Бориса Нувахова, Левона Чахмахчяна, Ларису Синельщикову, которые работали на ТВ-6 в те годы. Этот список можно продолжать, и я прошу прощения у тех, кого не упомянул здесь.