Сильвия Симмонс - Леонард Коэн. Жизнь

Судя по всему, в аудитории было довольно поклонников Леонарда Коэна. Кто-то из них выкрикнул название песни «Famous Blue Raincoat». «Я не думал, что кто-то знает эту песню, – сказал Леонард, – мы играли её только на концертах. Это песня, которую я написал в Нью-Йорке, когда жил на востоке Восточной стороны – Ист-Сайда, и она о том, как делят женщин, делят мужчин, и о том, что получается, если ты держишься за человека…» Леонард не стал договаривать. Пока звучали песни, слушатели молчали, погружённые в транс. Когда музыканты остановились, им аплодировали долго и восхищённо. «Я хотел сказать, что вы – та аудитория, которую мы всегда искали, – сказал Леонард, тронутый и счастливый. – Мне ещё никогда не было так приятно играть перед людьми». В обществе людей с проблемами в голове Леонард и его песни прозвучали естественно и уместно. В том году они выступили ещё в нескольких психиатрических клиниках, «и эти концерты, буквально каждый из них, были среди лучших концертов тура, – говорит Донован, – потому что люди так внимательно слушали, а Леонард так хорошо общался с ними».

В начале ноября 1970 года они сыграли в психиатрической больнице города Напа, одного из винодельческих центров Калифорнии. Больница располагалась в огромном здании XIX века в неоготическом стиле с прилегающей территорией в 190 акров. В Калифорнии у группы временно появилась новая бэк-вокалистка – Мишель Филлипс из группы The Mamas & the Papas [99] Она приняла участие в двух официальных концертах Леонарда: в Общественном центре города Беркли и в концертном зале Hollywood Bowl в Лос-Анджелесе. – Прим. автора. . Буквально только что, на Хеллоуин, она вышла замуж за актёра Денниса Хоппера. Леонард, которого Хоппер считал своим другом, присутствовал на церемонии. «В общем, мы притащили Хоппера с нами в больницу, – рассказывает Билл Донован. – По дороге он закинулся кислотой». Их лимузин въехал на территорию больницы, и как раз в этот момент кислота начала действовать. Музыканты принялись расставляться, и им было хорошо видно, как в здание, где должен был состояться концерт, приводят публику. Многие из них ехали в инвалидных колясках, другие кое-как ковыляли сами. В этой больнице было много пациентов с серьёзными нарушениями, принимавших сильнодействующие медикаменты; в отдельном флигеле содержались люди, признанные невменяемыми и находившиеся на принудительном лечении по решению суда. «Когда Хоппер увидел всё это, он жутко испугался, – говорит Донован, – как будто попал в фильм «Ночь живых мертвецов». Он побежал назад к лимузину, заперся в нём и отказывался выходить». На концерте Леонард пел, играл, разговаривал с аудиторией, а потом со своей гитарой спрыгнул к зрителям, «и все, кто мог ходить, пошли за ним по комнате, по сцене…»

На больничном концерте в Монреале молодая пациентка сказала Леонарду, что она не сумасшедшая и что в больницу её упёк отец, потому что она принимала наркотики. Она умоляла помочь ей выбраться на свободу. Что-то в ней напоминало Нэнси – дочь судьи, о которой Леонард написал песню «Seems So Long Ago, Nancy». Они стали обсуждать план побега. Затея провалилась – и очень хорошо, потому что оказалось, что у девушки на самом деле было серьёзное психическое расстройство. «Случались вещи, от которых просто дух захватывало, – говорит Рон Корнелиус. – На одном концерте несколько колясочников, восемь или девять человек, решили ровно в шесть часов насрать себе в штаны. Их пришлось вывести, и они в своих грязных халатах плакали все как один, потому что музыка давала им что-то такое, чего у них никогда прежде не было. У одного парня в черепе была треугольная дырка – там пульсировал мозг, – и посреди песни он встал и заорал на Леонарда, мы даже играть перестали. Он сказал: «Ладно, ладно, ты великий поэт, великий артист, ты пришёл сюда с группой, с красивыми девочками, ты поёшь все эти красивые слова, ну а мне интересно другое, приятель: что ты думаешь обо мне?» И не успели мы опомниться, как Леонард просто спустился в зал и заключил его в объятия».

По пути на остров Уайт Леонард изучал музыкальный журнал, который дал ему Джонстон. Журнал был открыт на странице, целиком занятой рекламой его нового альбома: на фотографии Леонард, одетый в чёрную водолазку, смотрит куда-то влево, как будто пытаясь не замечать текст у своего затылка. Текст, составленный его лейблом, гласил: «У вас бывает такое чувство, что вы хотите отключиться от жизни? Удалиться от мира, чтобы некоторое время просто подумать в уединении обо всём? Обо всём. О себе. О ней. Об этом. О них. Именно так чувствует себя поэт, потому что он такой же, как все люди. Отличает поэта только то, что он тратит своё время, чтобы записать всё это на бумагу. Прекрасными словами. Леонард Коэн – очень необычный поэт, потому что он превращает свою поэзию в песни. Он сделал это на Songs of Leonard Cohen . Затем появился Songs from a Room , второй альбом Леонарда Коэна для тех людей (их становится всё больше), которые идентифицируются с ним. И с его чувствами. Но у которых нет этого редкого поэтического дара. В мире могли бы жить миллионы Леонардов Коэнов. Вы даже можете стать им тоже». Если бы Морт наладил серийное производство масок с лица Леонарда, они могли бы сколотить целое состояние. На лице Леонарда медленно появилась странная улыбка: не зря музыканты «Армии» прозвали его Капитан Мандракс.

Километрах в пяти от южного побережья Англии находится тихий островок – остров Уайт. У его берегов пришвартованы сотни яхт. Это любимое место отставных морских офицеров и респектабельных туристов. Летом 1970 года его оккупировали несколько сотен тысяч человек – меломаны, хиппи, бунтари; на пять дней население острова выросло в шесть раз. Фестиваль проходил на склоне холма Афтон-даун, а с соседнего холма открывался прекрасный обзор на облака пыли над проломленными заборами и столбы дыма над подожжёнными грузовиками и ларьками. Этот холм, получивший прозвище Холм Разгрома (все, кто был там, понимали почему), превратился в лагерь безбилетников, некоторые из которых и устраивали беспорядки. В отдалении, у сцены, виднелись тысячи усталых людей, которым уже несколько дней показывали музыкальную программу, способную соперничать с Вудстоком. В тот год на острове Уайт играли The Who, The Doors, Майлс Дэвис, Донован, Ten Years After. Леонарду достался предпоследний сет заключительного, пятого дня фестиваля: после Джими Хендрикса и Джоан Баэз, перед Ричи Хейвенсом.

С каждым днём обстановка на острове Уайт накалялась всё больше. Промоутеры ожидали сто пятьдесят тысяч зрителей, но приехало на полмиллиона человек больше, и многие из них не собирались платить за билет. Промоутерам ничего не оставалось, как объявить фестиваль бесплатным, но даже после этого агрессия не пошла на убыль. Во время выступления Криса Кристофферсона на сцену полетели бутылки, его фактически согнали со сцены. «Они всех освистывали, – говорит Кристофферсон. – Кроме Леонарда Коэна». День клонился к вечеру, а дела становились всё хуже. Баэз вызвалась выступить перед Хендриксом, чтобы немного успокоить людей. «Я знала, что под мою музыку немного сложнее устраивать поджоги», – рассказывала она [12]. Во время сета Хендрикса кто-то из толпы запустил фальшфейер, от которого загорелась крыша сцены. Хендрикс продолжал играть. Леонард и Джонстон стояли рядом и смотрели.