Сильвия Симмонс - Леонард Коэн. Жизнь

Иерусалимский концертный зал «Биньяней Ха-Ума» – небольшой, тогда ещё недавно построенный, с превосходной акустикой. Зрители сидели, где надо: на полу перед сценой. В гримёрке Боб Джонстон раздавал специалитет тура – «пустынную пыль». «Думаешь, эта дрянь всё ещё работает? – спросил Леонард. – Если работает, у нас серьёзная проблема; и если нет – тоже». Стоя у микрофона, глядя на готовую ловить каждое его слово, обожавшую его толпу, он, казалось, испытывал ещё более сильные чувства, чем обычно. С этой публикой у него была не просто эмоциональная связь; у них была общая история еврейского народа, общая кровь. Остекленевшие глаза Леонарда сияли. Он выглядел одновременно возбуждённым и измотанным – канатоходец, который в любой момент может рухнуть вниз или, оставив бренное тело, вознестись на небеса. Он пел, и его песни звучали великолепно, а музыканты, казалось, были подключены непосредственно к его нервной системе. Но Леонард чувствовал, что этого мало, что он недостаточно хорош для этой драгоценной аудитории и этих драгоценных песен. Он попытался объяснить это своим слушателям, но его объяснение становилось всё более и более запутанным:

– Они становятся для меня медитацией, и знаете, иногда меня не прёт, я чувствую, что обманываю вас, так что я попробую ещё раз, хорошо? Если не получится, я замолчу. Не стоит уродовать песню, чтобы сохранить лицо. Если у меня не получится лучше, мы просто закончим концерт, и я верну вам деньги. Есть дни, когда тебя отрывает от земли, а есть дни, когда ты просто не можешь оторваться от земли, и тут бессмысленно врать – сегодня мы не отрываемся от земли. В Каббале сказано, что если ты не можешь оторваться от земли, тебе следует остаться на земле. В Каббале сказано, что если Адам и Ева не смотрят друг на друга, то Бог не сидит на Своём престоле, и почему-то моя мужская часть и моя женская часть не желают сегодня встретиться друг с другом, и Бог не сидит на Своём престоле, и просто ужасно, что это происходит в Иерусалиме. В общем, послушайте: сейчас мы покинем сцену и в гримёрке попытаемся погрузиться в глубокую медитацию, чтобы, если повезёт, привести себя в форму, и, если у нас это получится, – закончил Леонард, – мы вернёмся [16].

За кулисами у Леонарда практически случилась истерика. Он объявил: «Я немедленно уезжаю». Сказал, что вернёт слушателям деньги за билеты. Но ему сказали, что слушатели не хотят денег, билеты стоят недорого, и некоторые люди проехали двести миль ради этого концерта. Кто-то подошёл снаружи к двери гримёрки и сообщил, что люди не расходятся и ждут его и что они хотят спеть Леонарду песню. Сначала Леонард не понял. Но потом он услышал их. Они пели «Хевену Шалом Алейхем», «мы несём вам мир». Маршалл отвёл Леонарда в сторонку и сказал: «Нам нужно взять себя в руки и закончить концерт, иначе мы отсюда целыми не уйдём». «Думаю, мне нужно побриться», – ответил Леонард. Так ему советовала делать мать, если он окажется в неприятной ситуации. В гримёрке было зеркало и умывальник, кто-то принёс ему бритву. Медленно, невозмутимо, под хлопки и пение публики Леонард брился. Закончив, он улыбнулся. Они вернулись на сцену. Леонард пел «So Long, Marianne», он был целиком погружён в эту песню, написанную им для женщины в другое, более простое время, он поменял слово – назвал её прекрасной , а не хорошенькой , и по его лицу потекли слёзы.

После концерта за сценой все разрыдались. Это был последний день тура – пора ехать домой. Леонард взял гитару и запел «Bird on the Wire» в манере кантри. Боб Джонстон тоже спел куплет, превратив песню в госпел-блюз, и затем вступили все музыканты: они заменили инструменты голосами и тихонько напевали, и музыка звучала сладостно и утешительно, как колыбельная.

Адам Коэн родился в Монреале 18 сентября 1972 года и был, по словам Сюзанны, не enfant du hasard – случайным ребёнком, а запланированным. Впрочем, если Леонард и хотел стать отцом, он этого не показывал. Когда Стив Сэнфилд со своей женой и сыном пришёл поздравить друга с первенцем, в доме была Сюзанна – «очень серьёзная», а Леонард был в Нью-Йорке. Он сидел в отеле «Челси» – идеальная декорация для его невесёлого, одинокого мальчишника; тамошняя тусовка рассыпалась на части и скисла подобно настроению Леонарда.

«Там были враждующие группировки, много наркотиков, много стресса, много опасных ситуаций, однажды случилась перестрелка, – рассказывает поэтесса и феминистка Либерти, бывшая модель, которая жила в «Челси» и одно время была любовницей Леонарда. – В моём номере были высокие потолки, камин и балкон с решёткой из кованого железа, но мои соседи за стенкой толкали кокаин и занимались сутенёрством». Если Леонард вернулся в «Челси», чтобы напомнить самому себе о свободных временах, в глазах Либерти он не был «человеком, стремящимся к свободе… В некоторых отношениях он не изжил своё привилегированное буржуазное происхождение» – особенно в контексте начала 1970-х и среди людей, живших в отеле «Челси». Либерти помнит Леонарда «приятным и милым», но «скованным». Она рассказывает: «Я чувствовала, что он ещё не оказался по ту сторону зеркала, не вошёл в свой «таинственный дом» или пробыл там ещё слишком мало – хотя, конечно, Леонард выжил. Многие из тех, кто были свободны, не выжили».

Даже если Леонард действительно не был по-настоящему свободен, в настоящее время он чувствовал, что попал в ловушку. Вместе с тем его воспитание, патриархальные корни, чувство долга – всё это означало, что он не мог отмахнуться от отцовских обязанностей. Он вернулся домой – неохотно и чувствуя себя невероятно уставшим. Он был подавлен. Ему было нелегко найти в себе силы продолжать свой путь и не сбиться с курса. Сэнфилд с женой снова пришли к нему в дом на ужин. Это был «очень неловкий» вечер. Сэнфилд вспоминает, что сразу после ужина «Леонард сказал: «Пойдём», и мы зашли в пару клубов. Я думал: у него только что родился ребёнок; что ты творишь, приятель? Леонард сказал: «Это тяжело – такая жизнь. Это очень тяжело».

Через некоторое время, когда Сэнфилд уже вернулся в Калифорнию, Леонард позвонил ему. «Он сказал: «Отведи меня, пожалуйста, к своему учителю. Я уже давно вспоминаю о нём». Сэнфилд спросил Леонарда, где тот находится. Он был в Монреале и собирался приехать в Теннесси, сесть в свой джип и отправиться на нём на Западное побережье. От Теннесси до гор Санта-Барбары больше трёх тысяч километров, и путь занял несколько дней. Леонард приехал к дому Сэнфилда по заснеженной горной дороге. Когда они вместе выехали в Лос-Анджелес, джип застрял на сельской дороге, и им пришлось брести по глубокому снегу в поисках кого-то, кто вытащил бы машину. Днём они заехали в Фресно и сходили в кино, после чего продолжили свой путь в дзен-центр в Лос-Анджелесе. «Я привёл Леонарда к Роси, и мы сели пить чай, – рассказывает Сэнфилд. – Мы почти не разговаривали. Потом Роси сказал: «Ты отведи друга в Маунт-Болди [106] Маунт-Болди – поселение на восточной границе округа Лос-Анджелес, расположенное под горой Сан-Антонио, которую местные обычно называют Маунт-Болди. Там расположен дзен-буддистский монастырь, настоятелем которого был Роси. – Прим. переводчика. ». Пару дней спустя мы с Леонардом приехали туда на его джипе, и Роси сказал ему: «Оʼкей, ты оставайся здесь».