Сильвия Симмонс - Леонард Коэн. Жизнь

Книга состоит из пятидесяти коротких пронумерованных прозаических текстов – по одному тексту на каждый год жизни Леонарда. В них он говорит, умоляет, исповедуется и молится – себе, другу, учителю, женщине, но в первую очередь Богу – о спасении и милосердии. Эти тексты написаны с ритмом, интонацией и скрытой музыкой псалмов, «полной метафор речью, которую я слышал в синагоге, в которой всё имеет значение». Леонард говорил: «Я всегда ощущаю, что в нашей традиции мир создан словами, речью, и я всегда видел мощный свет в метафорической речи, и именно этого я стремился достичь» [27]. Он также говорил, что когда человек обнаруживает себя «неспособным функционировать», единственный выход – «обратиться к абсолютному источнику всех вещей… Единственное, что ты можешь делать, – молиться» [28].

В рецензии, опубликованной в канадской газете Globe and Mail , «Книга милосердия» была описана как «риторически убедительная победа человеческого духа над самим собой». Ассоциация писателей Канады присудила ей премию как лучшей поэтической книге. Раввин Мордехай Финли (с которым Леонард позже познакомится) вспоминает, как однажды после службы сказал Леонарду: «У вас так много стихотворений, напоминающих по ощущению еврейское богослужение. Вы сознательно писали их под влиянием богослужения?»

– Он ответил: «Мне всегда казалось, что именно это я и пишу – тексты для богослужения», – продолжает Финли, – имея в виду что-то идущее от сердца, так что когда ты произносишь этот текст, ты постигаешь что-то более глубокое. Его поэзия звучит как молитва, ритмично; она как будто обходит мозг стороной и входит прямо в нас. У нас в иудаизме есть традиция, когда великие еврейские поэты писали стихи, и потом эти стихи включают в молитвенник – а ведь они не пытались писать молитвы, – и я думаю, что Леонард на самом деле – величайший ныне живущий автор литургических текстов. Я читаю его стихотворения вслух на Рош ха-Шана и Йом-Киппур – тексты из «Книги милосердия». Я думаю, «Книга милосердия» должна быть в нашем молитвеннике.

Псалмы принято петь. Вернувшись в Лос-Анджелес, Леонард немедленно позвонил Генри Льюи. Они собрались записать альбом, на котором Леонард читал бы свою «Книгу милосердия» в сопровождении струнного квартета. Этот альбом так и не материализовался. Вместо этого Леонард снова прилетел в Нью-Йорк и позвонил Джону Лиссауэру, чтобы записать другой альбом, не на материале «Книги милосердия», но в котором она отразится, как в зеркале.

Леонард рассказывал, что пока он писал Book of Mercy , «публика почти что испарилась» [1]; он писал эти молитвы для себя. Он также заявил, что не хочет стать «известен как сочинитель молитв» [2]. Книга была закончена, и публика снова проступила со всей ясностью. Не последней причиной этого было то, что у Леонарда заканчивались деньги. Если бы Леонард жил жизнью селебрити, если бы он обзавёлся яхтой или зависимостью от кокаина, это было бы легче понять. Но хотя он мало тратил на себя, у него были другие расходы: Сюзанна, дети, монастырь Роси, друзья, которых он так или иначе поддерживал деньгами. Основной доход Леонард получал не от книг, а от песен, и с выхода последнего альбома прошло пять лет.

Джон Лиссауэр был «немного удивлён», когда снял трубку и услышал голос Леонарда, сообщившего ему, что он в Нью-Йорке и снова готов записываться: вполне понятная реакция, если вспомнить, что Леонард во время работы над их прошлым совместным проектом просто исчез, а после переделывал и записывал эти песни с двумя другими продюсерами. Хотя Лиссауэр тогда очень рассердился (как и Рон Корнелиус, чьё соавторство песни «Chelsea Hotel К2» долгие годы не было официально обозначено), он винил в произошедшем не Леонарда, а Марти Машэта. «Это просто жизнь, очередной урок, мораль которого заключается в том, что нужно остерегаться менеджеров – по крайней мере, менеджеров, одержимых какой-то своей идеей. Леонард знал характер Марти, но Марти так заботился о нём, что признать правду было выше его сил. С тех пор мы с ним уже не раз шутили об этом, и он признал, каков Марти на самом деле, но в то время это была запретная тема». Лиссауэр не стал напоминать Леонарду о брошенном альбоме Songs for Rebecca . «Зачем мне было ставить его в неловкое положение? Тогда нашему новому проекту была бы крышка, а я был очень рад, что он позвонил».

Они встретились в отеле «Роялтон». «Леонард самодовольно улыбался – а когда у Леонарда появляется улыбка маленького мальчика, это невозможно забыть. У него в номере стоял дерьмовый маленький синтезатор Casio, который он купил в фотомагазине для туристов на углу 47-й улицы и Бродвея: нажимаешь одну клавишу, и эта штука сама играет какой-то жиденький ритм. А потом он спел мне «Dance Me to the End of Love». Леонард сыграл Лиссауэру несколько песен разной степени завершённости, и только одну из них он спел под гитару. Во всех остальных аккомпанементом ему служило весёленькое треньканье Casio. Лиссауэр пришёл к выводу, что Леонард достиг в своём сочинительстве того момента, когда «у него как у гитариста кончились идеи. Он умел находить применение своей манере игры на гитаре, но эта дебильная машинка делала вещи, которых на гитаре он не мог сыграть, и позволяла ему иначе подойти к сочинению песен». Мы не ошибёмся, если скажем, что сочинение песен опять стало для Леонарда чем-то мучительно сложным. Но эта дрянная двухоктавная клавиатурка, которую он так полюбил, дала ему возможность работать с кучей новых ритмов, и он заметил, что так ему в голову приходят идеи, до которых он никогда бы не дошёл при помощи шести струн и своего, как он говорил, «единственного приёмчика».

На этот раз Марти Машэт не возражал против сотрудничества с Лиссауэром. Его единственное требование заключалось в том, чтобы бюджет альбома был минимальным. Он рассказал Лиссауэру, что Леонард «неразумно [тратил] кучу денег и давно не гастролировал». Тот позвонил на студию Quad Recording и смог получить от них скидку, забронировав сразу четыре или пять дней подряд. Quad находилась на углу Бродвея и 49-й улицы, тринадцатью этажами выше шикарного стрип-клуба «Метрополь», «перед которым парень раздавал флаеры, стоя под большим вращающимся диско-шаром». Лиссауэр собрал небольшую группу: его друг Сид Макгиннис, гитарист из ансамбля телешоу Дэвида Леттермана; барабанщик Ричард Крукс, который играл с Доктором Джоном; а также два музыканта из Талсы, Рон Гетман и Джон Краудер, которые впоследствии работали с успешной кантри-рок-группой The Tractors. Сам Лиссауэр играл на клавишных инструментах и на синклавире – цифровом синтезаторе-сэмплере.

– Вместо того, чтобы записать Леонарда с гитарой и потом делать овердабы других партий, мы все собрались на студии и стали записываться как группа, мы старались играть так, как если бы это был концерт, – рассказывает Лиссауэр, – чего, как мне кажется, он давно не делал. Я притащил свой синклавир, ранний прототип, это был огромный агрегат: четыре ящика на колёсиках, компьютеры, дискеты, – всё это стоило тридцать пять тысяч долларов. «Касио» Леонарда стоил девяносто девять долларов, а то и меньше, но я не смог отговорить Леонарда его использовать.