Питер Акройд - Темза. Священная река [litres]

В кукемской церкви имеется необычный настенный памятник сэру Исааку Поукоку, высеченный в начале XIX века. Изображено, как его, падающего в Темзу с плоскодонки, подхватывает ангел. Надпись гласит, что он “внезапно был призван из мира сего в лучшие обители, будучи на Темзе поблизости от своего дома”. Возможно, он из числа тех, кого мы видим восстающими из мертвых на картине Стэнли Спенсера “Воскресение на кладбище в Кукеме”.

Есть довольно любопытное выражение: “поджечь Темзу”, означающее: “сделать что-то необычное”, “сотворить чудо”. Одно из объяснений связано со словом temse (сито). Считалось, что рьяный работник может усиленным трением сита о закром добыть огонь, а про нерадивого, напротив, можно сказать: “Уж этот-то сита никогда не подожжет”. Эта версия столь прозаична, что похожа на правду. Между тем Темза ассоциировалась, помимо прочего, со смертью от молнии, и в верхнем течении реки на берегах можно видеть обожженные молнией деревья. Одно находится на вершине холма Сайноден-хилл. Такие деревья обычно считались священными. Бытовало мнение, что особенно легко загораются ясени. В “Книге Темзы” есть история о рыбаке, который сидел на берегу, “пока вдруг удар молнии не лишил его зрения”. В XVII веке доктор Роберт Плот вспоминал сильнейшую грозу в Оксфорде, когда двоих ученых из Уодем-колледжа молния вышвырнула из лодки: “Один из них умер на месте, другого всадило как столб в береговой ил ногами вниз”. Чуть ниже Радкота по течению на самом берегу стоит еще одно пораженное молнией дерево. Огонь и вода не всегда бывают несовместимы.

Темза и Медуэй

Это таинственное, двойственное место. Где кончается река и начинается море? Эстуарий – промежуточная область, где соленая и пресная вода смешиваются то в равной, то в неравной пропорции. Это район малоизвестный и редко посещаемый. Река здесь меняет свою природу, приближаясь к морю, которое всегда враждебно человеку. Часть эстуария, куда выбрасывают лондонские отходы, и поныне называют Черной Глубиной. Вода здесь коварна и опасна, волны достигают двухметровой высоты. Река становится глубже, темней. По словам Джозефа Конрада, “устья рек, впадающих в море, многое говорят смелому воображению” [98] Перевод М. Абкиной. .

Эстуарий занимает примерно 250 квадратных миль и имеет протяженность 30 миль – от Грейвзенда до Нора, где Темза впадает в Северное море. В этой переходной точке ее ширина составляет 10 миль. Она подходит к морю тремя главными рукавами, один из которых – Черная Глубина, и двумя десятками малых протоков. Плавучие маяки, качающиеся на волнах, называются “Мышь”, “Язык” и “Корсетник”. Так проявляется поэзия реки. Мелям и банкам дают такие названия, как “Галька”, “Дрожащий песок”, “Заколдованное место”, “Печка”. “Опущенный песок” находится между Черной Глубиной и Курганной Глубиной. Но названия во многом обманчивы. “Песок” – это частью глина, частью черный вязкий ил.

Эстуарные болота около Темзы – пограничный район, это и не вода, и не суша. Они соединяют в себе две реальности и в этом смысле благословенны. Вот почему эстуарий Темзы всегда считали зачарованным, таинственным местом. Во время отлива мели и банки превращаются в острова, сулящие фальшивые гавани. Англосаксонская поэзия изображает эти места как некий кошмарный ландшафт. Низкие берега, пересеченные тропами, образуют скучный, плоский, однообразный пейзаж. Небо здесь обширней и словно бы ниже. Омытые приливами илистые низменные участки отражают меняющийся свет. Много столетий эта земля была по большей части необитаема и непригодна для обитания. И поэтому она до сих пор оказывает первобытное и угрожающее воздействие, причем близость к огромному городу усиливает впечатление угрюмого безлюдья.

На закате здесь возникает чувство тоскливой чужеродности. Чарльз Диккенс ощущал ее очень отчетливо, и в “Больших надеждах” мы читаем, что “плоская темная даль за оградой, вся изрезанная дамбами, плотинами и шлюзами, среди которых кое-где пасется скот, – это болота; что замыкающая их свинцовая полоска – река; далекое логово, где родится свирепый ветер, – море” [99] Перевод М. Лорие. . Здесь прятался Мэгвич, здесь он тайком пробирался по лабиринту из досок, положенных на илистые берега и зыбучие пески. Все это – земля, отвоеванная у моря и потому имеющая двойственный статус. Некоторые ее части, как выше, так и ниже по течению, нередко называли дикими и негостеприимными. На чужаков здесь смотрели косо. Даже в начале XXI века, идя в одиночестве по берегу устья, человек может испытать великий страх – страх одиночества, покинутости, страх перед чужеродным началом, которое несет в себе река. Может быть, это страх перед первобытной Темзой.

До самого горизонта здесь тянутся плоские, заболоченные низины – одни просоленные, другие относительно пресные, используемые для выпаса скота. Кое-где, впрочем, сейчас начали выращивать злаки. Деревьев тут нет: болотистая почва не позволяет пустить корни глубоко. Более пустынный пейзаж и вообразить трудно. Однако постоянно меняющийся свет делает его по-своему красивым. Здесь растут кермек, девясил и волнистые травы солончаковых болот; ручейки и озерца окаймлены солончаковой астрой. Птиц тут бесчисленное множество: утки и цапли, гуси и кроншнепы, кулики, ржанки и травники, которым по нраву уединенная болотистая местность.

Деревушки среди болот всегда были меньше и располагались более изолированно, чем на твердой суше. По поводу Хандред-оф-Ху – территории между Темзой и рекой Медуэй – было сказано, что “это место Господь сделал в последнюю очередь и так торопился, что не доделал”. Один здешний священник написал, что “тут, как считалось, глухой угол, дикое место, где человек по доброй воле жить не будет”. Да, место и правда дикое – точнее, с некими чертами дикости. Не природа создает эту дикость, а безлюдье. Это не людское место. В Хандред-оф-Ху можно идти вдоль дамбы, между рекой и травой, милю за милей и не встретить ни единой души. В прошлом это был край контрабандистов. Деревушка Оллхэллоуз, как писал в XVIII веке любитель старины Эдвард Хейстед, пребывала в “чрезвычайно заброшенном и печальном положении”. В XIX столетии на острова Грейн и Шеппи мало кто заглядывал. Жители первого из них – Паннелы, Уилсоны и Фраи – считали себя некоей особой расой. За весь XIX век население Сент-Мэриз-Ху увеличилось только на четыре человека. Полуостров Ист-Тилбери и отдаленный остров Кэнви были в свое время совершенно отчуждены от общего хода жизни. Обитателей низовий Темзы называли “скелетами”, “мертвяками”. Городки, которые здесь имелись, – такие, как Грейвзенд, Гринхайт, Грейз, Эрит, – могли существовать потому, что были построены на немногих участках твердой суши. Под Гринхайтом – мел, под Эритом – гравий.