Питер Акройд - Темза. Священная река [litres]

Но был и другой пример предприимчивости XIX столетия, другое достижение, имевшее, возможно, еще более важные последствия для Темзы. Главной фигурой, стоявшей за так называемым “благоустройством”, был инженер-строитель Джозеф Базалджетт, чья необычная и смелая идея, проведенная в жизнь в 1860-е годы, состояла в том, чтобы построить по берегам реки гранитные набережные и поставить ее тем самым под контроль. И раньше, конечно, предпринимались попытки контролировать ее течение и защищать берега от разрушительного действия приливов и паводков. Считают, в частности, что валы вокруг Грейвзенда – дело рук саксов, что они же сделали береговую насыпь в Ромни-Марше.

В XII веке был укреплен берег в Вулидже. В XIII веке земляные работы для защиты от воды велись в Пламстеде; дамбы строились, кроме того, в Рейнем-Марше, Вест-Хеме и Лаймхаусе. В XIV столетии подобные работы шли в Блэкуолле, Стратфорде и Дагнеме. В XVI веке от “водяной напасти” пришлось спасать Уоппинг, хотя в 1324 году там уже была сделана насыпь. В том же столетии мел с утесов Перфлита употребили для строительства дамбы в Уэст-Терроке. В XVII веке для укрепления берега на острове Кэнви использовали приезжих голландцев, которые считались мастерами таких работ.

В Уэст-Терроке у Темзы была возведена часовня. Люди часто заботились подобным образом о божественном покровительстве на местах береговых работ. Помолившись в такой часовне, прихожане принимались за труды, необходимые для обороны от вторжений моря. В старину это занятие считалось священным. Отвоевывать у приливов землю, чтобы там, где гуляли волны, колосились поля, – это, если хотите, некий акт творения, создание суши из вод морских.

Темза текла вперед, ограниченная и направляемая; по мере того как усилиями людей ее русло сужалось, она становилась глубже и быстрей. В XVIII веке повысился спрос на участки у реки для жилых домов, и это, разумеется, создавало необходимость новых береговых работ. В 1757 году был укреплен берег у садов лондонского Темпла, в 1772 году первой жилой “террасой” (т. е. сплошным рядом зданий) над рекой стала терраса Аделфи. Четыре года спустя возник высокий променад у Сомерсет-хауса.

Но веком подлинных перемен в этом отношении стал благодаря энергии Базалджетта век XIX. В 1863 году был принят парламентский акт, который дал Базалджетту возможность не только одеть берега Темзы в гранит, но и создать громадную и сложную систему канализации, выводящую отбросы и фекалии за пределы Лондона. Поверх этих труб выросли величавые каменные набережные, образовавшие новый береговой пейзаж. Первой была сооружена набережная Виктории между Вестминстером и Темплом. В ходе этих работ у воды было отвоевано 16 га затопляемой приливами береговой полосы. Тем самым Базалджетт внес лепту в многовековой процесс: от кельтской эпохи до нынешнего дня ширина реки в районе Вестминстера уменьшилась с 690 до 230 м.

К набережной Виктории вскоре добавились набережная Альберта и набережная Челси. Это был один из крупнейших проектов XIX века в области гражданского строительства, включавший в себя создание подземной железной дороги. Памятник Базалджетту стоит ныне на набережной Виктории; латинская надпись, гласящая: Flumini Vincula Posuit (“Он наложил на реку оковы”), ассоциируется с похвальбой фараонов и других древних приречных правителей. Кто-то может увидеть здесь высокомерие, но, даже если так, никакого божественного наказания пока что не последовало. И неудивительно: потребовалось бы наводнение, сравнимое во Всемирным потопом, а такое в наши дни считается невозможным.

Иные могут рассматривать эти гранитные стены как рубеж или барьер для лондонской Темзы, окончательно лишивший ее человеческого измерения. Для других это необходимая мера предосторожности против своеволия реки, мера, благодаря которой удалось отвоевать ценнейшую землю ради пользы транспорта и пешеходов. На новых набережных, кроме того, для отдыха горожан были разбиты сады, отчего вид берегов очень сильно улучшился. К тому же в толще насыпей прошли канализационные трубы, выводящие из столицы отходы. Труд Базалджетта и в этом смысле оказался благодетельным. Современники считали его творение одним из новых чудес света, подлинным даром цивилизации, который покончил с унылыми илистыми берегами, уничтожил теснившиеся у Темзы дряхлые домишки и причалы, а заодно и прогнал от нее весьма неприятное местное население, брезгливо прозванное “речными жителями”.

В начале XX века, конечно же, казалось, что великие береговые усовершенствования предыдущего столетия достигли желанной цели. Доки работали интенсивно как никогда, и само положение Лондона в сердце мировой империи означало, что Темза – это река империи, великий рынок, которому отдают должное коммерсанты всего мира. Книги, написанные в первые десятилетия века, – трехтомный “Чудесный Лондон” сэра Джона Адкока (1920-е гг.), “Темза” Ф. В. Морли (1926), “Лондонская река” Г.М. Томлинсона (1925) и множество других, – были, по существу, хвалебной песнью Темзе как величайшей из рек Земли. Там много фотографий: повседневная жизнь доков, стоящие в них громадные суда… Снимки с воздуха, показывающие огромные просторы порта, сопровождены панегириками создавшим все это могучим торгово-промышленным силам. Томлинсон в конце своей книги описывает движение к устью Темзы огромного судна, чьи мачты, “возвышаясь над зданиями и выступая на фоне неба, рождают такое же ощущение чего-то благородного и величественного, как если бы вдруг зазвучала мощная музыка. Это наш с вами корабль. Посланец нашего прихода”.

Одно из лучших описаний Темзы начала XX века содержится в романе Г. Уэллса “Тоно Бенге” (1909), где описано путешествие по реке от Хаммерсмитского моста до моста Блэкфрайерз и Сити. Район Баттерси и Фулема видится с реки рассказчику как чередование “слякотных предместий и слякотных лугов”, как нечто и не городское, и не загородное; вместе с тем о приближении к средоточию промышленной жизни говорят встречные угольные баржи. После Патни возникают “признаки современности” – “скопления грязных убогих домишек по обе стороны, затем тусклый промышленный пейзаж южного берега”. В те годы местом особенно плотного скопления прибрежных мастерских и фабрик считался Ламбет.

Поднимают рассказчику Уэллса настроение Ламбетский дворец и здания парламента. Дальше начинается то, что он называет “собственно Лондоном”, где вокзал Чаринг-Кросс являет собой “сердце мира”. Вдоль реки теперь стоят “новые гостиницы”, а на южном берегу взору открываются “огромные склады, фабрики, трубы, башни для отливки картечи и реклама”. Такова она, хлопотливая имперская река XX века – не сказать, что дышит чистотой и здоровьем, не сказать, что на ней очень приятно находиться, но эта река глубоко вовлечена во все жизненно важные дела эпохи.