Питер Акройд - Темза. Священная река [litres]

Это пейзаж Темзы, который Мэри Шелли считала “неповторимо прекрасным”.

В одном из своих писем Шелли говорит о тирании мест: тебе кажется, сетует он, что ты покинул некий край, но ты по-прежнему в нем обитаешь. Отсутствуя, ты остаешься его жителем. Здесь слышится душевный отклик поэта на пребывание у Темзы, и в самом ритме его стихов можно почувствовать движение реки. Йейтс писал о нем, что “был один образ, который являлся ему снова и снова, – образ лодки, плывущей по широкой реке… кто бы ты ни был, всегда есть какая-то одна картина, одно приключение, один пейзаж, через который приоткрывается твое тайное бытие”. И, разумеется, мы помним, что Шелли погиб в открытом море – в водной стихии, которой он посвятил жизнь.

Уильям Моррис родился в Уолтемстоу, на границе болот, лежащих к северу от Темзы, и некоторым из самых знаменитых своих узоров для тканей и обоев он дал названия притоков этой реки: “Ивенлоуд”, “Кеннет”, “Уондл”, “Уэй”. Большую часть жизни он провел в поместье Келмскотт близ Оксфорда в нескольких шагах от реки и в прибрежном Келмскотт-хаусе в Хаммерсмите. Как некий средневековый лодочник, он совершал поездки по реке из одного дома в другой. Это неторопливое плавание занимало примерно шесть дней; два родственных мира, которые оно соединяло, он увековечил во вступительных строках к разделу “Июнь” поэмы “Земной рай” (1865–1870):

Вордсворт относился к Темзе почти с таким же почтением, как к Озерному краю и Альпам. Его сонет, сочиненный на Вестминстерском мосту, известен достаточно хорошо, но есть и другие свидетельства образного потенциала реки. В 1790 году близ Ричмонда на Темзе он написал стихотворение, где говорится о “чудных видениях”, посещавших его на берегах этой реки:

В этом стихотворении, как и в сонете, сочиненном на Вестминстерском мосту, он говорит о спокойствии Темзы. У нее “тихая душа”, серьезная и в то же время безмятежная. В механическом, искусственном городском хаосе конца XVIII и первых лет XIX века река была для Вордсворта живым связующим началом с природным миром. Помимо нее, он, пожалуй, не видел в столице ничего, что оставалось бы от прежней естественной жизни.

Но Вордсворт, кроме того, чувствовал, что река – это зарождение и прекращение, исток и устье в символическом смысле и что поэтому она может служить образом вечности мироздания. Хотя, возможно, это слишком уж облегченная формулировка. В своем “Эссе об эпитафиях” (1810) он замечает, что зарождение и цель – понятия неразделимые. Никогда еще ребенок не стоял на берегу реки, размышляя про себя, какая сила питает этот вечный поток, из каких неиссякаемых источников пополняется эта водная масса, не задав с неизбежностью после такого вопроса следующий: “Какая бездна все это ожидает? Какое вместилище может быть достаточным для этой движущейся громады?”

Здесь чувствуется завороженность поэта тьмой и небытием. В его сонете к реке Даддон, сочиненном в 1820 году, о Темзе говорится как о реке более крупной и мощной; но обе они неотвратимо текут в “Глубь”, где утратят свои названия и неповторимость. Что может быть спасено от перехода в небытие, кроме “коммерческого успеха или военного триумфа”, основой для которых послужила Темза? Исторический процесс, таким образом, уравновешен процессом природным, достижение соседствует с “бездной” утраты – но равновесие это чрезвычайно неустойчиво. Перед нами один из тревожных образов реки, обреченной постоянно терять себя, меж тем как обломки эпох громоздятся на ее берегах.

Мэтью Арнолд видел все стороны жизни реки – “Кому это ведомо, если не мне?” – и в поэме “Тирсис” описал бело-пурпурные цветы, которые росли на заливных лугах верхней Темзы. Он был поэтом главным образом ее верховий и упоминает в своих стихах Уичвуд и Камнер. Есть также указание на конкретное место в поэме “Школяр-цыган” (1853):

Арнолд родился и был похоронен в Лейлхеме, там, где Темзу было почти что слышно. Он провел около нее последние пятнадцать лет жизни. Он и женился около нее, так что все самое священное произошло с ним на берегу Темзы. Для него она была символом постоянства:

Примечательно, сколь многие речные авторы неодобрительно отзываются о “современной жизни”, будь то в XVIII, XIX или XX веке; тот, кто гулял по берегу в 1745 году, был настолько же склонен ругать “новшества”, как его собрат в 2007 году. Река, похоже, настраивает человека на ностальгический лад, внушает печаль по тому, чего никогда не было и быть не могло. Она рождает чувство потока времени, ощущение перспективы, которого иначе у гуляющего не возникло бы. Поэтому она – готовое вместилище для ложных, легковесных чувствований.

Самый занятный из поэтов Темзы остался, впрочем, у нас напоследок. Джон Тейлор, известный при жизни как “лодочник-поэт”, был лодочником на Темзе, испытывавшим тягу к бессмертию. Он был самозванным хранителем и музой этой реки, ее Данте. Он родился в 1580 году на берегу Северна и посещал Глостерскую школу латинской грамматики, где заметных успехов не добился. Потом приехал в Лондон, где сделался учеником лодочника, после чего был призван во флот. Вернувшись со службы в конце 1590-х, он снова начал трудиться на Темзе и долгое время был перевозчиком между двумя берегами. Темза не давала ему покоя. Как и многие его поэтические предшественники, первое вдохновение он испытал, плывя по ее водам: однажды вечером, развалясь в своей лодке, он декламировал строки из речной поэмы Марло “Геро и Леандр”, как вдруг на него снизошло откровение. Муза Темзы позвала его, и с той поры он стал “лодочником-поэтом”. Собрание его трудов было впоследствии издано в восьми томах; помимо поэзии, он писал также в жанрах речной прозы, хроники лондонских увеселений и политической публицистики. Он даже написал справочник, озаглавленный “Космография перевозчика”. Ему приписывают около двухсот произведений. Поуп, пусть и с долей иронии, назвал его “лебедем Темзы”. Тейлор однажды ехидно констатировал: