Константин Провалов - В огне передовых линий

25 июля особенно хорошо показала себя рота ПТР 696-го стрелкового полка. За день боя она уничтожила 11 вражеских танков, из которых 3 сжег расчет противотанкового ружья в составе красноармейцев Барсукова и Якубова. Герои погибли, но враг не прошел через их позиции.

В течение двух суток на подступах к Батайску 383-я стрелковая перемалывала живую силу врага. Именно в те дни один гитлеровский солдат писал своей жене: «Мы не успеваем хоронить наших мертвых… Стоит страшный смрад…» Письмо это не дошло до фатерлянда — оккупант тоже нашел свою смерть в донской заболоченной пойме.

Не менее напряженные бои шли и на других участках Южного фронта. Но слишком неравными были силы, и, опасаясь, как бы наши войска южнее Ростова не попали в окружение, командующий фронтом в ночь на 28 июля отдал приказ отвести соединения левого крыла на рубеж реки Кагальник и Манычского канала.

Нам не удавалось оторваться от противника и приходилось на прикрытие отхода бросать большие силы. Так было и 28 и 29 июля. Особенно жестокий бой разгорелся за Васильево-Шамшево, где насмерть стали 696-й стрелковый полк, 1-й батальон 691-го стрелкового полка и 575-й отдельный минометный дивизион. Чтобы отбросить гитлеровцев, подразделениям не раз приходилось подниматься в контратаку. И не раз из-за недостатка боеприпасов основным оружием бойца в таких контратаках оказывались штык да приклад.

В первых рядах были коммунисты. Командиры и политработники тоже шли в одной цепи с бойцами. Мне, например, запомнились два больших друга из 1-го батальона 691-го стрелкового полка — комиссар старший политрук Иван Федорович Лукаш и адъютант старший (по-нынешнему — начальник штаба) этого подразделения капитан Леонид Михайлович ˂…˃. Оба они, возглавив роты, оставшиеся без командиров, дважды водили красноармейцев в контратаку, и дважды противник поспешно отступал от линии обороны 1-го батальона… Военная судьба в тот день оказалась счастливой только для комиссара Лукаша. А вот капитан ˂…˃ был тяжело ранен осколком снаряда.

Я знал Леонида Михайловича еще с середины сентября 1941 года, когда он, выпускник военного училища, лейтенант, вместе со своим однокашником лейтенантом Д. Д. Внуковским поставлялся по случаю прибытия к месту службы — в 383-ю стрелковую дивизию. Оба они были назначены командирами огневых взводов в минометную роту 691-го стрелкового полка.

Надо сказать, что лейтенантам повезло с непосредственными начальниками. Командиром роты у них был старший лейтенант Михаил Никитович Живлюк, а политруком батареи Алексей Иванович Покатаев. Они оба уже послужили в кадрах РККА и успели понюхать пороху в боях с немецко-фашистскими захватчиками. Но самое главное — командир и политрук за несколько первых дней совместной работы уже так притерлись, что понимали друг друга с полуслова.

Вот в это-то подразделение и назначили ˂…˃.

Потом я услышал о Леониде Михайловиче как о мастере стрельбы из так называемого «кочующего» миномета. Захотелось познакомиться с ним поближе. Как-то пришел на его огневую позицию. Мы разговорились. Выяснилось, что молодой командир очень хорошо разбирается в тактике стрелковых подразделений, и я взял его на заметку. А когда в 1-м батальоне 691-го полка открылась вакансия начальника ˂…˃, мы назначили на эту должность старшего лейтенанта Л. М. ˂…˃.

В июльских боях ˂…˃ командирские способности стали быстро набирать силу, и я стал подумывать о том, чтобы переместить Леонида Михайловича на командную должность, но вот это тяжелое ранение под Васильевом-Шамшевом…

С великой кровью защищая от превосходящих сил противника каждый метр, каждую пядь нашей советской земли, мы все-таки отступали. Хотя опять, как и в ˂…˃ 383-я стрелковая ни разу не оставила своего рубежа без приказа, но такие приказы приходили, и полки под непрерывным воздействием вражеской пехоты, танков и авиации откатывались к югу. На три, на пять километров, а все же откатывались.

По нашим следам густо стелились черные дымы. Отходя, мы сжигали хлеб — и в копнах, и на корню. Опустив глаза, проходили через хутора и станицы. Чернобровые красавицы-казачки, острые на язык и громкоголосые, на чем свет держится костили нас самыми обидными словами. А потом с плачем бежали в хату и… несла бойцам пахучие, пышные кубанские хлебы, яблоки, глечики с молоком. И плакали, плакали навзрыд.

Не помню, в каком хуторе я подъехал к куреню, возле которого, подпершись клюкой, сидел на лавке белый как лунь старик в синем бешмете. Рядом стояла его жена. Я слез с лошади.

— Бабусь, водички бы глоток…

— Хай гэрманэц тоби водычки дае!

— Цыть! — взвизгнул вдруг дед. — Ийды нэсы воду!

Пока старуха ходила в хату, я успел рассмотреть моего заступника. Больше всего меня поразили четыре Георгиевских креста на его груди. Никогда прежде не встречал полного георгиевского кавалера.

— Думаешь, пэрэд гэрманцем начепыв бант-то? — спросил дед. И опять осерчал: — Для вас, бисовы души, начепыв! Щоб вам соромно було. Мэни Россия Егориев дала — я Россию не предам!..

Он махнул на меня рукой, встал и заковылял прочь, к хате…

…Тяжелые это были дни. Степь, в степи ни кустика, а над батальонными колоннами — армады вражеских бомбардировщиков. Отбомбятся — им на смену присылают «мессеры». Нахально, над самой землей гоняются за людьми и безнаказанно расстреливают их… Зенитных средств в дивизии не было, а ружейный залповый огонь по скоростным истребителям малоэффективен, а точнее сказать — бесполезен.

При отходе от Ростова очень часто нарушалось управление войсками. Штабы некоторых наших объединений теряли связь с подчиненными дивизиями и не имели полного представления о складывающейся обстановке. Такое случалось и у нас, в 18-й армии. Изредка появляющиеся из штарма командиры связи привозили лишь боевые распоряжения о занятии того или иного рубежа обороны. Где противник, сколько его, как дела у соседей? Спросишь нарочного, а он тоже почти ничего не знает.

Неорганизованности, за которую приходилось расплачиваться кровью, было предостаточно. Скажем, наша дивизия дерется еще под Батайском, а противник уже захватил Мечетинскую. Мы, разумеется, ничего об этом не знаем, стоим. Вдруг приказ: отходить средь бела дня. Только отошли, окопались, снимается со своих позиций без каких-либо серьезных причин 395-я стрелковая. Снова — опасность окружения, о которой ничего не знаешь.

В то же время эти бои показали, как вырос наш командный состав взводного, ротного и батальонного звена. Командиры часто и сметливо проявляли боевую инициативу, не оглядываясь на начальство, умело контратаковали врага.

И люди наши стояли опять насмерть. Взять тот же бой за Васильево-Шамшево. Когда противник понял, что ему не пробить оборону 696-го стрелкового полка и 1-го батальона 691-го стрелкового полка, он решил совершить обходный маневр. Удар гитлеровцев после обхода Васильево-Шамшево пришелся по Ново-Сергиевке, в которой укрепился 694-й стрелковый полк. Кое-где немцам удалось вклиниться в нашу оборону. Но тут командир полка бросил в бой из своего резерва два взвода, которыми командовали лейтенант Сербулев и младший лейтенант Гижко. Они дружно контратаковали наступающего противника во фланг и, сблизившись на дистанцию броска гранаты, смяли гитлеровцев штыковым ударом. Отступившие фашисты попали под фланговый огонь, который вел из станкового пулемета красноармеец Дорошов. На поле боя осталось более 40 трупов немецких солдат.