Александр Черваков - Две стороны. Часть 1. Начало

В третий день службы взводу Щербакова досталась уборка плаца, где проходили утренние и вечерние построения. Часть солдат самодельными метлами нехотя мела пышущий жаром асфальт, другие разводили известку в девятилитровых укупорках из-под танковых зарядов и кисточками, изготовленными из пучков полыни, белили бетонные бордюры по периметру плаца. Степной ветер относил поднятую метлами пыль на другой конец площади. Всё это происходило под контролем старшего сержанта Гаджибабаева, сидевшего в тени офицерской казармы. Щербаков опять без дела слонялся по плацу, изнемогая от июльской жары и мучившего похмелья. Расстегнутый на три пуговицы камуфляж промок от пота, новый армейский планшет, набитый «для вида» чьими-то старыми конспектами, болтался на тонком ремешке через плечо и тянул вниз к раскаленному асфальту. Пылающие изнутри осенние полуботинки хотелось снять и зашвырнуть куда подальше. Солдаты были в кирзовых сапогах, но, по крайней мере, по пояс голые. Их загорелые под южным солнцем тела резко контрастировали с белеющими из-под засученных рукавов худыми руками Сашки. У каждого бойца на ремне висела фляжка с чаем без сахара, сумки с противогазами кучкой лежали возле босых ног стянувшего берцы Бабая.

– Слушай, – Щербаков подошел к сержанту, – а противогазы зачем?

– Сейчас покажу, – Гаджибабаев, лениво отбросив окурок в сторону, потянулся и неожиданно заорал. – Взвод, газы!

Бойцы, побросав метлы и кисточки, кинулись к куче противогазов, отталкивая друг друга и пытаясь найти свой комплект. Через мгновенье противогазы были уже натянуты на головы запыхавшихся солдат. Блестя запотевшими стеклами защитных очков, они молча переминались на месте, через фильтры раздавалось сдавленное сопение.

– Вот, стадо слонов готово к продолжению работ, – усмехнулся Гаджибабаев.

– Отбой газы! – несмело крикнул в сторону взвода Щербаков. Солдаты поспешно сдирали прилипшие к лицам резиновые маски, жадно глотая пыльный воздух. Отдышавшись, танкисты продолжили свои занятия, подгоняемые ленивыми окриками старшего сержанта.

Наступило время обеда. Под палящими лучами полуденного солнца взвод строем направился в столовую. Сзади брел лейтенант Щербаков, поправляя бивший по ноге тяжелый планшет. С трудом проглоченное первое он запил обжигающим чаем. Сигареты закончились, «стрелять» у солдат бесполезно – у них сигарет или не было, или «последняя».

После обеда уборку территории перенесли в автопарк. Поднимая столбы пыли, солдаты мели выжженную июльским зноем землю, сметая песок к колючему ограждению. Кое-как, сидя в не спасающей от жары тени полуразобранного танка, лейтенант дождался конца дня. Нестройной колонной, размахивая метлами, взвод направился на ужин.

После вечернего построения Щербаков, обессиленный, добрался до душа. Стоя под ледяными струями воды, он с тоской вспоминал дом, гражданскую жизнь и думал, когда же всё это закончится. Но служить еще оставалось, без малого, два года, и это приводило Щербакова в полную депрессию.

Узнав, что денег у Александра на водку нет (осталось всего на две пачки сигарет), лейтенанты потеряли всякий интерес к Щербакову и засели играть в карты. Сашка, наконец-то сняв ненавистные полуботинки, лежал на скрипучей кровати, задрав уставшие за день ноги. Хотелось курить, но спрашивать сигаретку у азартно резавшихся в «дурака» офицеров не хотелось. Послать дежурного по общежитию солдата за сигаретами тоже как-то неудобно. Поэтому он, еще немного помучившись, оделся и пошел к заветным зеленым воротам. Под звездным небом Александр брел в направлении станции, вновь предаваясь невеселым мыслям. Он чувствовал себя невероятно одиноким и никому не нужным. Поделиться своими переживаниями было не с кем – другу из института Эдику Хучуеву не дозвониться – забрали на год служить в Волгоградскую военную прокуратуру, где его там искать? Домой тоже не позвонишь – зачем родителей расстраивать. Солдаты на него «забивают», слушаются только Бабая и Китайца, а бытовые условия – это вообще кошмар! От этого на душе становилось еще мрачнее и тоскливее, хотелось упасть в сухую степную землю и разрыдаться. Но Александр так и не сделал этого, как будто боялся, что его слёзы могут увидеть. Вернулся Щербаков ближе к полуночи, у поста перед мостом его опять никто не окликнул. Покурив на крыльце, он пробрался по чернеющему коридору к своей кровати. В темноте раздавался разноголосый храп лейтенантов. Сашка еще долго не мог заснуть, скрипя кроватной сеткой и прокручивая в голове события последних недель.

Опять подъем в 6 утра, построение в 8:45, «нарезка» задач на предстоящий день. В первой половине дня первому танковому взводу предстояла разборка-сборка танкового пулемета НСВТ. Последний раз этот пулемет Александр видел на военной кафедре, лет шесть назад, даже рисовал его составные части на плакат в класс огневой подготовки по просьбе майора Иволгина. Иволгин – огромный мужик с поседевшими усами и густой, изрядно седой шевелюрой, частенько просил Щербакова сделать какой-нибудь стенд. За нарисованные в аксонометрии пулеметы, клины затворов и уровни радиационно-химической опасности Рембрандт, как называл Сашку Иволгин, исправно получал «зачеты» и пятерки по экзаменам на военной кафедре.

Рисовал Щербаков хорошо. В детстве он просил своего отца изобразить танк или машину, которую потом с удовольствием раскрашивал. Но ему хотелось рисовать самому, и отец посоветовал Саше попробовать срисовать машину из старого журнала «Техника для детей». Сначала рисунки выходили корявыми, но в конце концов машины, самолеты и тому подобная техника стали получаться всё лучше. Способность к рисованию заметили в школе, и Сашка стал постоянным художником в школьной газете «Молния», где изображал карикатуры на злободневные темы. Газету на школьный выпускной от своего класса тоже рисовал он. В институте Александр уже мог с поразительной точностью срисовывать людей с фотографий и в студенческой команде «Клуба Весёлых и Находчивых», помимо участника выступлений, был художником-оформителем. Слухи о художественном таланте Щербакова дошли и до майора Иволгина, чем он не преминул воспользоваться.

После завтрака третий взвод под командованием старшего сержанта Гаджибабаева зашагал в сторону одного из ангаров, находящихся в степи перед огневым стрельбищем. Бойцы по очереди тащили полученный в оружейной комнате двадцатипятикилограммовый крупнокалиберный пулемет НСВТ калибра 12,7 мм. Буква «Т» означала «танковый», это Сашка знал. Помнил он, что устанавливается НСВТ сверху на башне танка, но как его разбирать, а тем более собирать и за сколько секунд, для лейтенанта Щербакова оставалось загадкой. Потрепанная брошюра нормативов разборки-сборки пулемета и список с фамилиями бойцов были запиханы в раздувшийся от чужих конспектов планшет, бивший по ноге идущего в конце строя Александра. Несмотря на то, что Сашка уже несколько дней находился с вверенным ему взводом, фамилий своих солдат он до сих пор не мог запомнить, кроме Гаджибабаева.