Олег Кудрин - Лина Костенко

Но вернемся к радиоактивным изотопам. Чернобыльскую беду, взрыв на ЧАЭС, произошедший в ночь с 25 на 26 апреля 1986 года, Лина Костенко приняла как персональную, личную трагедию. В этом отношении соединилось многое. Память о горящих лесах и рощах времен Второй мировой. Куреневская трагедия, особенно горькая, оттого что рукотворная. Горе украинской старины, украинских деревень, затопленных или подтопленных каскадами водохранилищ днепровских ГЭС…

Но поверх этого было и еще нечто — почти мистическое. Почему-то тема радиоактивности, несущей людям горе, тревожила ее с юных лет, будто она тогда еще подключилась к «ноосфере» Вернадского. Студенткой Лина написала трагический рассказ о молодой паре, в которой мужчина служил в ракетных войсках и получил там дозу облучения, влияющую на потомство. Перечитала — и отложила рассказ в сторону. Десятилетие спустя, в начале 1960-х, Костенко написала стихотворение о дожде со стронцием. И снова отложила в сторону: «Лина, не пугай людей!»

А потом произошел взрыв. И эти беды оказались не единичными, случайными, не хоррором по заказу, а массовыми, овеществленными. Каждодневным бытием некогда прекрасного украинского Полесья. На вопрос, зачем она туда ездит, Костенко отвечает: «Может быть, там я спасаю душу». Непростой ответ, на «задуматься».

Впервые она отправилась в Чернобыль году в 1990-м, после каких-то скандальных разборок в Союзе писателей. Ехала туда измочаленная, уставшая, совершенно разбитая. Василий Васильевич волновался: «Как же ты поедешь в таком состоянии!» А из Зоны она вернулась совсем другим человеком: «В Чернобыле корректируешь меру собственной боли, все мельчает перед такой трагедией. Когда потом в Киеве слушаю записанные на пленку голоса людей из зоны, меня на какое-то время “замыкает”» [127] Унгурян Ольга. «Только очень смелый человек мог предложить руку и сердце такой “крамольной” женщине, как я». Интервью с Линой Костенко. Газета «Факты». 19 июля 2002. URL: https://fakty.ua/89360-lina-kostenko-quot-tolko-ochen-smelyj-chelovek-mog-predlozhit-ruku-i-serdce-takoj-quot-kramolnoj-quot-zhencshine-kak-ya-quot .

Близкие волновались из-за частых ее поездок в Чернобыльскую зону. И когда Оксана Пахлёвская поехала на преподавательскую работу в Римский университет, Лина Васильевна всегда старалась подгадать поездку между двумя звонками дочери, чтобы у той не было лишних волнений.

Первые годы украинской независимости… Становление государственности… Тут бы, казалось, Лине Костенко и радоваться. Однако она была слишком чуткой, прозорливой и честной, не умеющей закрывать глаза на то, что происходит. Видела как «переобуваются» на лету коммунисты и комсомольцы; как приблизившись к власти, некоторые еще недавно замечательные люди меняются на глазах. В итоге — повсеместная имитационность.

Еще (или уже?) в октябре 1993 года в «Литературній Україні» была напечатана подборка ее стихов «Коротко — як діагноз». Четыре строчки, одна строка, восемь строк, три, пять, вновь четыре. Что за стихи? То ли поэтическая кардиограмма тяжело больного человека, то ли кровью написанные или в кровь изодранные ошметки, обломки, куски поэзии. Непричесанные, неприглаженные, будто корчащиеся от боли. А в них — жестокий диагноз происходящему в стране. И сейчас в соцсетях, в спорах, в публицистике часто появляются строки именно оттуда, из той горькой подборки 1993 года.

Костенко предупреждает: «Не хочу грати жодної з ролей / у цьому сатанинському спектаклі». И здесь же поясняет, почему не будет, просто физически не может присутствовать в это время в обществе: «І знов сидять при владі одесную. / Гряде неоцинізм. Я в ньому не існую».

Но и мы, мы сами без всяких пропастей и стен тоже хороши: «Така до слави приналежність! / Така свобода і пісні! / Декоративна незалежність / Ворушить вусами вві сні». Беспощадные, убийственно точные строки. И боль за родной язык: «Нації вмирають не від інфаркту. / Спочатку їм відбирає мову». И исходящая из этого горькая констатация в пяти словах: «В мені щодня вбивають Україну». Далее — похожее, но дополненное чернобыльским опытом: «Ми — сталкери на власній Батьківщині».

А вот продолжение имперской темы — после «трехсот лет хождения по кругу». Поэтесса здесь обращается к античной, библейской образности, по сравнению с которой это трехсотлетие кажется чем-то недавним, свежим, актуальным: «Доповнення до античних джерел: / нашого Прометея клював двоглавий орел». «Імперія — гріховність і верховність. / Іови націй в череві кита. / Проникливі балачки про духовність / і шовінізму чорна блекота».

И самый, пожалуй, горький стих, одностишие: «Покотили Україну до прірви». И это в 1993 году, когда становление державы только начиналось. Но тогда уже было так тревожно за ее будущее из-за понимания неправильности делаемого текущего…

Но вот последние строки подборки. В них просто впиваешься глазами: что же скажет напоследок наш поэт, Прометей, пророк: «Моє життя — в скарбницю горя внесок. / Заплачено сповна — за все, за все, за все. / Душа — як храм з очима древніх фресок. / Все бачить. Все мовчить. Все далі понесе».

О чем это? О храме, о «дороге к храму»? Скорее — о внутреннем храме, который нужно нести сквозь все, чтобы ни творилось, с осознанием всего, что вокруг происходит. «Все бачить. Все мовчить. Все далі понесе». И молчание здесь — не просто молчание, а символ внутренней сосредоточенности, не суесловия, осмысления. И эти последние три слова… «Все далі понесе». Что это? Только ли констатация временности бытия, всего сущего, как надпись на кольце царя Соломона: «И это пройдет»? Нет, здесь у Костенко другой акцент: не время мимо нас проходит, а мы движемся. Идем дальше. Идем, неся свою боль и свое знание о происходящем. Но идем дальше.

(В целом по настроению, по боли, полемическому настрою эта подборка вызывает в памяти «Сідоглавому» Ивана Франко с его намеренно жесткими рассуждениями о Родине «Я ж гавкаю раз в раз, / Щоби вона не спала». Там та же примерно оппозиция сладкоголосых, сребролюбивых «патриотов» и поэта, говорящего жестокую правду: «Ти любиш Русь, за те / Тобі і честь, і шана, У мене ж тая Русь — / Кривава в серці рана. // Ти, брате, любиш Русь, / Як дім, воли, корови, — / Я ж не люблю її / З надмірної любови» [128] Франко Іван. Зібрання творів у 50 томах. Т. 2. К.: Наукова думка, 1976. С. 184–185. .)