Дэвид Шефф - Красивый мальчик. Правдивая история отца, который боролся за сына [litres]

Мы сидели за длинными столами вместе с ними и их женами. Обе женщины показались нам добрыми, любящими и бесконечно усталыми. Ника, Джеймса и Стивена объединяли общее чувство юмора и отношения тесной близости и взаимной симпатии. В обычной жизни эти связи развиваются в течение месяцев или даже лет, но здесь, где душа человека выставлена на всеобщее обозрение, это происходит намного быстрее. И действительно, позже Ник рассказал нам, насколько важны для него отношения с Джеймсом и Стивеном.

– Прошлой ночью, когда все уже спали, мы пробрались в кухню больницы.

– Разве это разрешено? – спросила Карен.

– Да никому нет дела, – спокойно заявил Ник. – Позавчера Стивен приготовил суфле из артишоков и суп из лука-порея. А вчера у нас была курица «кордон блю». Я был помощником шеф-повара.

Мы обсудили с Ником утреннюю лекцию и ту, что была на прошлой неделе. Я спросил его, согласен ли он с тем, что зависимость – это болезнь и что он болен. Он пожал плечами.

– Я еще не решил.

– Если вернуться назад, когда это началось? – спросил я. – В Беркли?

– Господи, нет, конечно, – ответил он. – Раньше, гораздо раньше.

– Насколько раньше? Когда ты напился на озере Тахо? Когда в первый раз попробовал марихуану?

Помолчав минуту, он сказал:

– Может быть, в Париже.

Я кивнул и, вспомнив историю о язве, спросил:

– Что случилось в Париже?

Он признался, что языковые занятия в университете не могли соперничать с другими соблазнами этого города, включая обилие легко доступной выпивки. Французские официанты ничего не имели против того, чтобы шестнадцатилетней парень заказывал вино. В результате Ник проводил б о льшую часть времени, подражая своим героям-пьяницам, но забыл о том, что им удавалось сочетать пьянство с литературным творчеством и живописью.

– Однажды ночью я так напился, что с трудом заполз в лодку, привязанную на берегу Сены, и отрубился. Я проспал в ней всю ночь, проснулся только на следующий день.

– Тебя ведь могли и убить.

Он внимательно посмотрел на меня.

– Знаю, – сказал он мрачно. – Когда я летел домой, я сунул несколько бутылок вина в чемодан. Но их хватило только на два-три дня. Я оказался в заднице. В Париже я каждый вечер ходил по барам и клубам, пил немерено. Но когда вернулся домой, я опять стал шестнадцатилетним подростком, учащимся старшей школы, живущим с вами, предками.

Он опустил глаза.

– Это было так странно. Я не мог достать выпивку, поэтому начал каждый день курить марихуану. Это было не совсем то же самое, но зато достать ее было легче.

– Как насчет тяжелых наркотиков? – спросил я, не уверенный в том, что хочу услышать ответ. – Когда ты взялся за них?

– Помнишь, как мы (он назвал имена приятелей и своей девушки) ушли после барбекю в день окончания школы? На вечеринке, куда мы пошли, был экстази. Я немного попробовал. Это был улет. Я почувствовал, как близок со всеми, вспомнил все эти долгие, бессмысленные прощания. После этого я принимал все, что мог достать, – экстази, ЛСД, грибы, а потом…

Он поднял на меня глаза.

– Потом кристалл. Когда я попробовал его, то почувствовал себя лучше, чем когда-либо в своей жизни.

В очередной раз мы собрались в большом конференц-зале, пациенты и члены их семей, для группового сеанса. Из кладовки принесли дополнительные стулья, чтобы разместить более пятидесяти человек. Привычный уже круг растянулся, превратившись в длинный изогнутый овал. Консультант открыла встречу, которая началась, как обычно, с представления присутствующих в зале. В зале, пропитанном негативными эмоциями: негодования, обиды, тревоги, печали и гнева.

– Я ни о чем не могу думать, кроме своей дочери. Я не могу избавиться от этих мыслей. Даже во сне я думаю о ней. Что я могу сделать? Эта тревога буквально поработила меня. Мне говорят, что я должна отпустить ситуацию, оставить все как есть, но как можно перестать беспокоиться за собственную дочь?

Женщина плакала и не могла остановиться. Дочь сидела рядом с каменным лицом.

Когда очередь дошла до Ника, он начал рассказывать.

– Меня зовут Ник, я наркоман и алкоголик.

Я уже слышал, как он говорил эти слова на других собраниях здесь и в Сан-Франциско и на паре встреч анонимных алкоголиков, куда мы ходили вместе с ним. И все равно они до сих пор меня коробили. Мой сын наркоман и алкоголик! Но я почувствовал некоторую гордость от того, что он признался в этом. Наверняка такое признание далось ему с большим трудом. Но верил ли он в это на самом деле? Я не верил. Или верил, но не до конца.

По сравнению с теми, кто присутствовал на аналогичных сеансах в викторианском особняке в Сан-Франциско, публика в больнице Св. Елены была лучше одета. Хотя одна пожилая женщина выглядела так, будто всего несколько часов назад бродяжничала на улице. Сеанс групповой терапии начинается с того, что пациенты и их семьи рассказывают свои истории, иногда комментируя успехи друг друга. Та самая пожилая женщина заговорила и буквально сразила меня. Совершенно серьезно она сказала:

– У меня степень магистра. Я учительница. Мне кажется, хорошая. – Она замолчала, безучастно глядя перед собой. – Я была хорошей учительницей. До того, как появились спиды.

Так же, как и я, все родственники зависимых испытывали одновременно и безысходность, и надежду на лучшее.

Временами боль, пронизывающая атмосферу в зале, казалась почти невыносимой. Мы без передышки слушали, видели и, главное, ощущали тот мрак и уныние, в котором живут люди, чьи близкие стали мет-зависимыми, хотя вид наркотика вряд ли имеет какое-то значение. Как будто в сердце проворачивается нож. Метамфетамин, героин, морфин, клонопин, кокаин, крэк, валиум, викодин, алкоголь и – в большинстве случаев – разнообразные комбинации всего перечисленного. Все люди в нашем круге были разные, и в то же время все одинаковые. У нас у всех в душе незаживающие раны.

Подошла очередь товарища Ника, Стивена. Он рассказал, что вся его жизнь – это бесконечная игра с алкоголем: ему было всего десять, когда он напился в первый раз. Его жена все время плачет.

– Мы так тебя любим! – обратилась она к Стивену, когда пришла ее очередь говорить. – Но я уже столько раз слышала от тебя слова раскаяния. Я слышала твои обещания не пить. Я не могу больше так жить.

Жена Джеймса рассказала, какое стремительное превращение произошло с ее мужем: из «человека, которого я уважала больше всех в мире, который был моей второй половинкой», он превратился в одержимого, таблетки поработили его, а все остальное потеряло смысл.

– Он был самым добрым, самым нежным…

Консультант спокойным ровным голосом прервала ее:

– Старайтесь обращаться непосредственно к нему, говорите со своим мужем.