Дэвид Шефф - Красивый мальчик. Правдивая история отца, который боролся за сына [litres]

Ник снова позвонил. Сказал, что лучше бы он остался в Лос-Анджелесе и участвовал в амбулаторной программе.

Я начал ему возражать:

– Я знаю, и, думаю, ты в глубине души знаешь, что тебе необходимо находиться в таком месте, где бы ты мог полностью сосредоточиться и разобраться, что с тобой не так и что ты можешь сделать для изменения ситуации.

– Почему тебя это все еще волнует?

– Да, меня это все еще волнует.

– Почему я не могу это сделать самостоятельно? Почему я должен участвовать еще в одной программе?

– Чтобы у тебя было будущее. На прошлой неделе, когда я узнал, что ты мог умереть в любой момент, я не мог больше терпеть. Я живу, зная, что ты можешь потерять сознание, принять чрезмерную дозу наркотика, сойти с ума, нанести себе непоправимый вред или умереть. И это может случиться в любой момент.

– Я тоже с этим живу, – ответил он.

Мы плакали вместе. Меня это пугало. Последние месяцы я был как на передовой и сдерживал слезы, но сейчас они безудержно катились по щекам. Ник где-то там, в больничном холле, стоял, опершись о стену, а я рыдал здесь, в кухне, сидя на полу.

Перед тем как повесить трубку, он сказал:

– Я не могу поверить, что это моя жизнь.

Потом он вздохнул и добавил:

– Я справлюсь, чего бы это ни стоило.

Рано утром во вторник Вики забрала его из больницы и отвезла прямо в аэропорт. Там она уговорила охранника пропустить ее через пропускной пункт, чтобы она могла проводить его до выхода на посадку на рейс в Нью-Мексико.

Она позвонила мне из зала аэропорта. Ник сел в самолет. Самолет стал выруливать от «рукава» на поле. Мысленно я видел, как она стоит с мобильником у уха и смотрит в окно. Я видел Ника в самолете. Видел его таким, каким он стал, – слабым, почти прозрачным, больным – мой любимый сын, мой красивый мальчик.

– Всё, – сказал я ему.

– Всё.

К счастью, у меня есть замечательный мальчик.

К несчастью, у него ужасная болезнь.

К счастью, есть любовь и радость.

К несчастью, есть боль и горе.

К счастью, история еще не окончена.

Самолет выруливал на поле.

Я отключил телефон.

Я вижу маленькую лиловую коробочку, сверху и по бокам расписанную тюльпанами. Музыкальная шкатулка Дэйзи. Я открываю ее, выскакивает балерина. Танцует. Я обследую шкатулку внутри. В ней есть маленькие отделения. Все они пусты.

Как в больших коробках конфет фирмы See’s Candy, в шкатулке есть тайные слои. Я осторожно вынимаю верхний фетровый слой. Под ним на черном фетре, как артефакт в музее, лежит пластиковый шприц. Я беру его в руки, рассматриваю и откладываю в сторону. Вынимаю следующий слой фетра и в одном из маленьких отделений вижу крохотные пакетики, завернутые в бумажные платочки. Я беру один пакетик, рассматриваю и медленно разворачиваю. Это зуб Ника. На корне кровь. Беру следующий пакетик и разворачиваю. Еще зуб.

Тут я проснулся.

Пошел в кухню, где на полу распластался Брут, вытянув задние лапы. Он уже почти не двигался. Карен подсунула ему под живот полотенце и медленно приподняла его, помогая встать. Его ослабевшие задние лапы дрожали, но он еще мог ходить.

Ветеринар прописал ему новое лекарство. Мы даже не думали о том, чтобы усыпить его. Только не Брута. Вряд ли на это согласилась бы Дэйзи, которая каждый вечер перед сном обнимала его. Вряд ли на это согласилась бы Карен. Или Джаспер, который мог часами сидеть в саду и бросать ему теннисный мячик, и пес кидался за ним, приносил Джасу и клал ему на колени. Никто из нас не мог с этим смириться. Только если у нас не осталось бы другого выхода.

После уроков мы с Карен, Джаспером и Дэйзи приехали в офис семейного психолога. Мы все волнуемся до дрожи. Дети, ссутулившись, сидели на кожаном диване. Они ерзали, старались буквально уползти в свои свитеры, как черепаха укрывается в панцире.

Доктор, молодой человек с аккуратной бородкой и темными глазами, говорил мягким, успокаивающим голосом.

– Мы с вашими мамой и папой встречались. Они немного рассказали о том, что происходит в вашей семье. Поделились историей о вашем брате Нике и о его зависимости. Похоже, вы пережили нелегкое время.

Джаспер и Дэйзи смотрели на него не отрываясь и внимательно слушали.

– Очень страшно, когда твой брат употребляет наркотики, – продолжал психолог. – По многим причинам. Одна из них то, что вы не знаете, что может случиться в будущем. Я знаю, что вы о нем очень беспокоитесь. Вы понимаете, где он сейчас?

– Он в реабилитационном центре, – сказал Джаспер.

– Вы знаете, что это такое?

Психолог объяснил. А потом рассказал о других детях, таких же, как они, которые оказались в подобной ситуации, о том, как это тяжело.

– Это нормально, что вы растерялись: ведь вы любите вашего брата и при этом, возможно, боитесь.

Дети внимательно смотрели на него.

Доктор наклонился и оперся локтями о колени. Он пристально посмотрел в глаза Джасперу и Дэйзи.

– Я сейчас скажу вам слово, которое вы, может быть, никогда не слышали. Это слово – амбивалентность, или двойственность. Оно означает, что можно испытывать одновременно два чувства. Это значит, что вы можете любить кого-нибудь и в то же самое время его ненавидеть или, может быть, ненавидеть то, как этот человек поступает по отношению к вашей семье или к самому себе. Это значит, что вы очень хотите с ним увидеться и в то же время очень боитесь его.

Дети чувствовали себя несколько неловко, но меньше, чем можно было ожидать. Джаспер подал голос:

– Все беспокоятся за Ника.

Он взглянул на меня.

– Ты смотришь на папу, – сказал психолог. – Он беспокоится за Ника?

Джаспер кивнул.

– Ты беспокоишься за своего папу? Особенно после того, как он попал в больницу? Ваши родители рассказали о его болезни.

Джаспер опустил глаза и едва заметно кивнул.

В этот зимний вечер, пока мы сидели в кабинете психолога, первоначальные сомнения и нерешительность детей уступили место осторожному чувству облегчения, во всяком случае так показалось нам с Карен. Чем больше мы разговаривали, тем увереннее становились их позы. Они уже не сутулились, сидя на диване. Мы обсуждали очевидные вещи, которые тем не менее раньше не были надлежащим образом осмыслены.

Психолог сказал: хотя Нику, пока он находится в реабилитационном центре, ничего не грозит, вам, вероятно, страшно думать о будущем. Кроме того, если он в безопасности, это еще не означает, что у него все наладилось.

– После краж, совершенных Ником, теперь, как только я замечаю, что чего-то не хватает, я впадаю в панику, так как думаю, что он снова побывал в нашем доме, – поделилась Карен.

– Паника – самое точное слово, – ответил психолог. – Вы каждый раз возвращаетесь в то состояние, которое испытали после вторжения в ваш дом.