Джеймс Бернс - Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями)

В отчаянии КСПН часто обращался за поддержкой к президенту, связываясь с ним через Марвина Макинтайра. В этих обстоятельствах Рузвельт реагировал порой непредсказуемо. Обнаруживал личную заинтересованность разобраться в конкретных проявлениях несправедливости, — например, когда аполитичный негритянский тенор Роланд Хайес и его жена подверглись жестокому обращению в одном универмаге на юге или когда министерство обороны причислило подразделения чернокожих американцев, высадившиеся за рубежом, к «вспомогательным силам». Однако президент неохотно использовал свое влияние, чтобы мобилизовать поддержку комитету даже со стороны администрации, — вообще уделял мало внимания этой проблеме. Когда Веллес воспротивился публичному слушанию КСПН дела о дискриминации мексиканцев во избежание неблагоприятной реакции в Мексике, Рузвельт попросил комитет прекратить слушания. В середине лета 1942 года неожиданно, без предварительного уведомления КСПН и вопреки его желаниям он передал Комиссии по рабочей силе на военных предприятиях, возглавлявшейся Полом В. Макнаттом, небольшое агентство и таким образом лишил КСПН средства, связи с президентом — одного из немногих источников силы комитета.

Все действия — и бездействие — президента в борьбе с дискриминацией вызывали резкие отклики. Юджин Коннор (Бык), который в то время и много лет спустя отвечал за общественную безопасность в Бирмингеме, писал: служба безопасности и КСПН ответственны за подрыв единства страны; венерические болезни стали проблемой номер один среди негритянского населения; Ку-клукс-клан возрождается как оппозиция администрации. «Вы думаете, одной войны для юга достаточно?» С таким же ожесточением подвергли нападкам администрацию воинственно настроенные представители чернокожего населения.

Учитывая стремление Рузвельта воздерживаться от любого шага, способного спровоцировать расовое напряжение, неудивительно, что он избегал фронтального наступления на дискриминацию на частных предприятиях или даже в государственных и муниципальных учреждениях. Поддержка президентом политики Стимсона более откровенно отражала его личные взгляды. Министерство обороны гордилось такими фактами: к весне 1942 года около 10 процентов новобранцев составляли черные; несколько сот из них, кадеты, в скором времени отправятся на учебу в авиационные школы; более 300 офицеров-негров (включая 3 полковников) вошли в командный состав пяти боевых частей, укомплектованных черными. Но в сухопутных силах все еще преобладала сегрегация, за исключением тех подразделений черных военнослужащих, которыми командовали белые. Стимсон считал это нормальным. «Неграм все еще недостает той инициативности, которая требуется на войне от командира... — писал он своему приятелю. — Кроме того, смешение двух рас невозможно по существу...»

Если бы «небольшая группа агитаторов во главе с деятелем по имени Уайт» держалась в стороне, считал Стимсон, все наладилось бы. Его неприятно поразило, что Маклейш готовится выступить перед неграми Нью-Йорка с речью о дискриминации против черных в армии и Макджордж Банди, сын его ближайшего друга и помощника Харвея Банди, помогает Маклейшу в подготовке речи. Пригласив поэта на встречу, Стимсон сообщил ему: воспитывался он в аболиционистской семье, его отец сражался в годы Гражданской войны; но преступное рабовладение породило проблему, которую невозможно решить в военное время; остается одно — запастись терпением и разобраться в каждом отдельном случае, а глупые негритянские лидеры добиваются социального равенства, которое в реальности невозможно. На Маклейша эти аргументы не подействовали. Втайне Стимсон полагал, что активность Маклейша поддерживает госпожа Рузвельт — самый последний пример ее «назойливого и импульсивного безрассудства», записал он в своем дневнике. Но Стимсон не имел претензий к госпоже Рузвельт, кроме той, что супруга президента позволила перекрыть «негритянской расе полностью» путь во флот и в то же время навязывала министерству обороны дополнительное бремя. Президент симпатизировал чаяниям черных гораздо больше, чем его военный и морской министры, но предпочитал в условиях войны видеть в расовых отношениях скорее проблему эффективной мобилизации рабочей силы в промышленность, чем фундаментальную моральную проблему, и большей частью не вмешивался в политику своих министров в этом вопросе.

Хотя Стимсон и не был последователен в подходе к правам негров, в военной сфере он оставался подлинным реформатором. В начале 1942 года Эйзенхауэр сделал обзор докладов «по проблемам цветных войск». Против присылки «цветных войск» выступали не только генералы на юге и даже на многонациональных Гавайях, но также правительство Австралии, президент Республики Панама, губернатор Аляски Эрнст Грюнинг, правительство Бермудских островов, британские власти Тринидада, правительства Южной Америки и, смешно сказать, полковник, консультирующий по Либерии. Стимсон реагировал на эти возражения в диапазоне ответов от «Не уступайте!» до «Вздор!». Он напоминал панамцам, что сам Панамский канал строился трудом черных, настаивал, чтобы южане использовали войска, укомплектованные неграми. Тем не менее ни он, ни кто-либо еще из Верховного командования не осознавал, что возражения направлены именно против сегрегированных черных подразделений.

При всех своих невзгодах негры находились в лучшем положении, чем другие этнические группы. Такая этническая группа, как японцы американского происхождения, находившаяся в процессе перемещения с Западного побережья во внутренние районы страны, тоже подверглась расовой дискриминации. К концу весны Милтон Эйзенхауэр, первый глава Администрации военных перемещений (АВП) доложил Рузвельту, что около 81 тысячи этнических японцев помещены во временные концентрационные лагеря, около 20 тысяч — в постоянные места ссылки, еще 15 тысяч «заморожены» в Восточной Калифорнии и от 5 до 8 тысяч добровольно переселились в штаты района Скалистых гор. Докладывал также, что губернаторы и генеральные прокуроры внутренних штатов яростно сопротивлялись прежним планам добровольной эвакуации значительными группами. Проводились массовые митинги протеста, раздавались угрозы совершить насилие, производились аресты этнических японцев. Понадобилось создать одиннадцать крупных концентрационных лагерей, чтобы поместить туда 130 тысяч эвакуированных. Для них запланировали строительство школ и больниц, начались сельскохозяйственные и общественные работы.

Но Милтон Эйзенхауэр не докладывал — а Рузвельт при всей своей проницательности и сострадании об этом не догадывался — о тяжелых испытаниях тысяч переселенцев: горькое расставание с нажитыми трудом домами и фермами; торопливые, томительные переезды от центров пересылки в лагеря для перемещенных лиц; шокирующие переживания во время прибытия в лагеря Постона, озера Туле, Гила и других мест, где переселенцев встречали нестерпимая жара или пронизывающий холод, клубы пыли, бесконечные ряды бараков с комнатой на семью, невозможность уединиться, бюрократия, скука — и при всем этом неизменная военная полиция и колючая проволока. Дело не в том, что президента держали в неведении, основные решения принимались по согласованию с ним, в его секретариат поступала полная информация и хорошего и дурного свойства. Сам Рузвельт называл центры перемещенных лиц «концентрационными лагерями», да они и были таковыми. Но психологические муки этих испытаний оказывались вне понимания президента или просто списывались им на печальные, но необходимые превратности войны.