Роман Якобсон - Будетлянин науки

Как быть с Пушкиным, коего внук сражается в рядах немецкой армии (см<���отрите> Русс<���кие> ведом<���ости>) 4 .

А с Жуковским, «дядькой чертей немецких», и Тютчевым, нежным супругом баронессы Эрнестины Дернгейм.

И не выселить ли нем<���ецкого> пиротехника А. Блока 5 . Кто знает, быть может, все его лиловые иллюминации – лишь сигнализация для пруссачьей артил<���лерии> и так далее.

Им в противовес мы и народи <���ая> словесность Кручёных… (ссылка на «Трое» 6 ).

Боевая В. Хлебн<���икова>.

Немецк<���ая> философия и так далее.

Эрн……… (смотрите «Русс<���кую> мысль» № 12) 7 .

А Хлебников (смотрите «Союз Молод<���ёжи>» «Разговор 2 особ»).

В жидком болотце философии тонули онемеченные русские, а нем<���ецкий> колонист Хемницер нагло посмеивался (смотрите Метафизик).

Далее обращение к обывателю.

[Могу, если нужно, изложить] 8

А Вы напишите мне и, кроме того, исполните же, наконец, обещание: пришлите Ваши стихи.

А я свои пришлю, у меня новые интересные.

Р.Я.

[Прага, сер. сент. 1920 г.]

Многоуважаемая Елена Юльевна,

только что получил Ваше письмо. 12 сент. я получил от Эльзы коротенькое письмо из Лондона, которое шло почти две недели и где Эльза между прочим говорит, что напишет из Парижа, когда получит от меня подтверждение, что я ещё в Праге. Я был в отчаянии, что в таком случае получу от неё настоящее письмо не раньше, чем через месяц, а потому немедленно Вам телеграфировал: прошу передать Эльзе, что жду с нетерпеньем обещанного письма.

Эту телеграмму безнадёжно исказили. Ваш телеграфный ответ мне всё-таки дали прочесть, но не оставили, почему-то продолжая сомневаться, что это мне, а отослали, оказывается, Вам обратно. Адрес поверг меня в недоумение, a «written» я истолковал как ответ, т. е. решил, что Вы написали Эльзе в Париж. Почему я телеграфировал Вам, а не непосредственно Эльзе? Я боялся, что Эльзин муж косо посмотрит на такую телеграмму незнакомого ему человека, кроме того, Лиля перед отъездом предупредила меня строго не забывать, что Эльза «за французом» 1 .

От Лили, да и вообще с родины я никаких вестей в силу лени моих друзей не имею вовсе. Посылаю туда письма, но это очень длительный путь, лучше пишите Осиному и моему другу Григ. Винокуру в Ревель, Hotel Petersburg 2 . Он с удовольствием перешлёт, и Вы получите ответ. За последние дни мне удалось списаться со многими старыми знакомыми, эмигрировавшими за границу, в частности с Изей Каном 3 . Но ничто так не порадовало меня, как Эльзины несколько строк. В Вашем письме – там, где Вы пишете об Эльзе, мне почудилась нотка какой-то тревоги, неудовлетворения. Вы знаете, Елена Юльевна, как вы все мне дороги. А потому жду Эльзиного письма с тем большим нетерпением.

Рома.

[Прага,] 17 сент. [1920 г.]

Дорогая Элечка,

только увидал в полутёмном коридоре краюшек конверта, мигом угадал Твой почерк. Стало так радостно. Когда я из Ревеля писал первое письмо Елене Юльевне, был полон энергии, в ударе, о минувших годах вспоминал между прочим, к слову. А теперь по сто одной причине полоса (ещё позволяю себе надеяться, не окончательная) упадка, и в первый раз в жизни, может быть, стал думать прошлым. Оное заканчивается нашим знакомством, а что было раньше, того я положительно не помню – вероятно, играл в погремушку. И вдруг в разгар – строки от Тебя – т. есть это такой вихрь самых разных мыслей, что посейчас немного обалделый. Ты меня из детства за уши вытащила, Элечка, плакал, как водится, но вытащила. И я Тебе бесконечно многим обязан. Это ты на прощанье меня научила «Рома слабый – это слабый номер», и <���я> стал сильный. А сейчас эти сто одна причина c’est plus fort que moi. Но всё это минутное. Твоё письмо шло почти две недели – немыслимо долго, а тк кк Ты ждёш подтверждения, что я в Праге, чтоб писать, телеграфировал Елене Юльевне 1 .

Четыре дня с утра до вечера думаю – надо ответить, и не знаю, с чего начать. Как видиш, и сейчас не знаю, пишу не то. Ведь не одну, десять жизней пережил каждый из нас за последние два года. Я, к примеру, был за последние годы – контрреволюционером, учёным и не из худых, учёным секретарём Зав. Отд. Искусств Брика, дезертиром, картёжником, незаменимым специалистом в топливном учреждении, литератором, юмористом, репортёром, дипломатом, на всех романических emploi и пр. и пр. 2 . Уверяю Тебя, авантюрный роман, да и только. И так почти у каждого из нас. А когда мы читали в кратком изложении Елены Юльевны Твоё путешествие Москва-Таити 3 , феерия, говорили в одно слово. Но разве обо всём напишеш, разве обо всём в письме выспросит, говорить с Тобой хочу. Была у меня этим летом 4 , когда жил на даче с Бриками, знакомая. Собиралась погостить, но сутки пробыла и назад в Москву. Лиля спрашивает меня – что так рано? – Но нельзя же, Лилечка, двое суток напролёт целоваться. – А ты бы разговаривал. – Разговаривать я могу только с Тобой и с Эльзой.

И это не фраза, Элечка. Только теперь я понимаю, какая ты исключительная умница. Я читал зимой Твой дневник. Это такая красота (особенно ребяческий), что, кажется, мало какая книга так меня увлекала. К слову, дневники и письма я упаковал со своими рукописями. Они сейчас на хранении в научном учреждении 5 . А маленький особый конверт с письмами сжёг, лёжа в тифу, при смерти 6 . Эльза, надо поговорить, и просто видеть Тебя хочу. Если б была малейшая возможность, немедля отправился бы в Париж. Но если можеш заглянуть в Прагу или хоть в Карлсбад или т. п., буду счастлив сверх меры. Сколько у меня для Тебя рассказов всех мастей, сплетен и даже Володина книга с надписью 7 . По крайней мере пиши. Привет Елене Юльевне, которую, узнав, что она на аэропл. летала, зауважал ещё больше.

Твой Рома.

17 сент.

[Прага,] 11 [окт. 1920 г.]

Дорогая Эля.

Как трудно с Тобой переписываться. Ты меняешься не только в промежуток между двумя письмами, но даже на протяжении одного письма, – как-то устаёш, оседает к концу. А ведь в письме всего уписать не могу, и только тогда эти несколько строк получают смысл, если улавливает, как воспримет другой, а ты как мечешься, что как уловить, и потому о себе писать Тебе не могу, иное дело – на словах и когда видиш. А между тем так хорошо, что Ты про себя и много написала, иначе ещё трудней сговориться. Потому что этих лет как будто не бывало, и поневоле вериться той же святою грешницей, и Климентовский переулок, и прорезы рукавов те же. Между прочим, Ты и Лиля так дерзко откровенны, что кажется, нет открытей, а ведь и Ты, и она утаиваете ещё куда больше. Кстати, знаеш, мы предполагали «обвенчаться» с Лилей и привезти её сюда. Случайно не получилось 1 .