Роман Якобсон - Будетлянин науки

Роман

* Ося острил, что Володя в семейной жизни похож на Пушкина. Характерно не так для Володи, кк для Оси 7 .

Если исчезну с Твоего парижского горизонта внезапно, кк появился, не поминай лихом, дорогая Элечка. С Новым годом.

Если для Парижа лучше на хорошей бумаге книжку, напиши, допечатаю на хорошей. Вообще насчёт книжки ответь, дорогая, поскорей. Прости, что тороплю.

Получил письмецо от М-Пе Даш 8 , она, оказывается, в Берлине. Если хочеш, сообщу адрес.

Нов. адрес: Praha, Vinohrady Nerudova ulice, № 7, byt

[Прага, 7 янв. 1921 г.]

Элечка ненаглядная,

не то 13, не то 12 лет назад в этот самый день – 25 дек. по старому стилю мы с Тобой танцовали венгерку в Литературно-художественном Кружке 1 . Когда один, невольно Рождество становится днями воспоминаний, календарные числа, которые ощущаеш. Ровно 4 года назад в этот самый день я строчил Тебе в Петроград «отчаянное» письмо. И ещё одно воспоминание – одно из многих, с Рождеством не связано, Ты мне сказала – «ты от меня никогда не уйдеш». А только что, четверть часа назад, сказала мне певучая барышня: «Мы близкие, а Ты словно чужой». – «Да, ч-у-ж-ой.» На днях получил одновременно письмо от чужой жены, где пишет: моё Тебя утешило, и другое – от чужой невесты. Пишет: «До того Ваше чудное письмо пришлось мне по сердцу, хотелось Вас поцеловать. Спасибо, дорогой друг. Сколько радости дают мне Ваши строки». А мне нет радости. Многие (по старому правописанию и многия) рады мне дать радость, а для меня весь свет делится на две неравных половины: меньшая – другие, которые мне радости дать не могут, и Ты, которой бы каждая минута должна быть в праздник, и я бы об этот праздник свечечку зажёг, а у Тебя вместо этого хнычья жизнь. Элечка, не слова, – чего бы ни сделал, чтоб не было этой хнычьей жизни. Голова работает, но не могу только работать, когда один и праздники, вот и Ты ведь пишет – хочется кутнуть, ну и прокутнул всё и сел на мель; одна надежда, что продам достаточное количество своей допечатывающейся книжонки. Помоги в этом направлении. Если у Тебя нет и не было денег, отчего тогда, когда я на этом настаивал, не телеграфировала: шли? Мы бы свиделись. Куда поеду – к Осе или в Болгарию к Трубецкому, от которого получил интересное письмо 2 , или ещё куда, – не знаю, но знаю – скоро тронусь. Пишет – не уезжай. Получать от Тебя письма, писать Тебе, чертовски умненькой, – большой праздник, но не могу для праздника здесь осесть. Если иное, если я Тебе могу понадобиться, если чем-нибудь хоть малость помоч могу, пиши определённо, зачеркну все свои планы и буду действовать сообразно.

Самые буквы Твоего письма словно выкрикивают крючками: а ну вас всех, и буквы, и людей, и себя самоё. Элечка, зачем Ты боль берёш, ростиш и ростиш её? 3 Где Твоя исключительная живучесть бывалых дней?

Целую руку

Твой Рома.

[Прага,] 25 янв. 1921 г.

Дорогая Элечка, пишу второпях. Отчего безмолвствует? Лиля-Ося здоровы (сведения от 5 января).

Шлю первенца 1 , напиши впечатленье. Другой экземпляр забрось Поволоцкому 2 с требованьем возможно быстрого ответа – прислать ли? сколько? почём (хорошо бы 3–4 франка)? Если хочет, пусть возьмёт и для Лондона, или же снесись, родная, с Лондоном сама. Прости, что тревожу, м. б., Тебе сейчас не до меня и не до всего этого, но сижу без фартинга, а мне сейчас деньги нужны – перво-наперво, чтоб располагать собой. Количество экземпляров, коль возможно, телеграфируй: Praha Vinohrady. Nerudova 7. Jakobson.

Роман

25. I.21

[Прага,] 24 янв. [1923 г.]

Элика дорогая, читаю Твоё письмо и радуюсь, потому что вся Элечка в этом письме – умная, близкая, чуткая. Радуюсь, несмотря на увольнительные слова и несмотря на жёсткие фразы («другого emploi не выдерживает»… о половиках полезных, чтоб вытирать ноги, и т. п.). И в этих жёстких фразах узнаю московскую, наступающую на ногу Эльзу. Я не верю этим словам, как не верю, да и Ты, Элечка, не вериш, не вериш, не вериш, чтобы мы когда-то друг другу стали не нужны. Сам чорт верёвочкой связал, это – из Твоего давнишнего письма. И мне никогда не убедить ни Тебя, ни себя, ни Соню 1 , что я её так же люблю, как Тебя. Когда я вспоминаю о встрече у Тебя 2 , мне нелепо странно – я до того поглупел от счастья, что снова узнаю свою прежнюю Эльзу – до того, что не умел ни спрашивать (а были наготове вагоны самонужнейших вопросов), ни рассказывать (а стояли наготове экстренные поезда неотложных рассказов), ни целовать. А сейчас, когда пишу Тебе, снова не до вопросов и рассказов, а только губы дёргает, и упрямая, упрямая мысль: хочу Эльзу. Сейчас другой мысли нет, сейчас другой и к другой любви не знаю. По-твоему – эта вечная невозможность сулит рай, но, Элик, мне нет дела, что это, а просто, если хочеш меня понять сейчас, знать доподлинно – чего хочу, представь себе в самой упрямой роминой-разроминой интонации одно слово: Элечку. Эля, Ты каждый день бывает с Витей 3 , он неверно научил Тебя, что такое – оксюморон, ну вот – так я не хочу оксюморона, не хочу, чтоб Ты была самой близкой на расстоянии восьми часов езды. Эля, мы увидимся. Перечитываю Твоё письмо и словно слышу, как бренчит, запираясь, ключами, словно вышла на лестницу проводить меня и ещё улыбается приветливо, но уже знаю – через минуту дверь захлопнется и останусь рогожкой перед дверью. Элик, не будь со мной гордой, это всё равно, что спать в корсете. Так, может быть, всё-таки дверь и захлопнулась, – на этот случай читай нижеследующее:

Когда я в Москве дневал у Тебя, я забыл адрес университета. Поэтому моя филологическая школа – Пятницкая, Голиковский пер. 4 Я Тобою шлифован, Эльза. Но не хочу быть многообещающим учёным, не хочу писать «талантливые наброски», не хочу, чтобы мне было стыдно, когда меня хвалят. А сейчас стыдно, п. ч. я делаю до позора не то, что следует, и когда Ты вскользь, Элечка, упрекала меня за это в письмах, Ты была умна и права. Я никак не могу выкинуть из жизни мелочи и пустяки ради главного и живу пустяками. Ты мне этого Твоего упорства в достижении цели не успела передать. И живу как-то ужасно изо дня в день, и вечерами, если не целуюсь, так волком вою. А могла быть жизнь такая содержательная, интересная. Это опять цитата – из Твоего дневника 5 . Я всё это страшно бестолково пишу, я не умею писать «сентиментальных воспоминаний» 6 . Но если поняла, что мне у Б-ков не по себе и никчемно, то и это авось поймёш.

Соня упрямо хочет ехать (не рассказывай об этом). Вещи у нас в комнате не на местах.

Буду, если будет малейшая возможность, скоро в Берлине. Мысль о том, что можеш опять исчезнуть, приводит меня в отчаянье. Это тоже цитата из Твоих писем. Ты для меня никогда не потеряеш очарования, даже в худшем случае – даже если сойдётся с Витей.