Коллектив авторов Биографии и мемуары - Неизвестный Чайковский. Последние годы

Дневник

24 февраля.

<���…> Получил от Алеши известие, что Феклуша умерла. Плакал. Вообще утро печальное. Вечером один акт «Пуритан». А все-таки прелестен этот Беллини, при всем безобразии!

К М. Чайковскому

Флоренция. 26 февраля 1890 года.

Милый Модя, я вчера не отвечал тебе на вопросы, когда вернусь и что собираюсь делать. Как только кончу черновую оперы, начну сейчас же полный клавираусцуг. Для этой работы, которая будет скучна, но очень легка, я хочу переехать в другой город, но не ехать домой. Домой я поеду, когда кончу клавираусцуг. Куда же именно поеду – этого я еще не решил. X., от которых я теперь не могу скрыться, портят мне Рим. X. добрые, но ужасные люди. Они приставали ко мне, чтобы я играл им «Пиковую даму». Но, во всяком случае, я поеду куда-нибудь южнее и, вероятнее всего, просто в самый Неаполь. Я сегодня в страшной суете был. Получаю письмо от Арто, что Капуль сочинил великолепное либретто из русской жизни (???) и желает, чтобы музыку писал не кто иной, как я, и что для этой цели он едет сюда!!?? Сейчас же полетела огромная телеграмма, что я оперу писать не могу и что вечером сегодня еду в Россию. Потом пришлось длинное письмо писать ей. Я кончил шестую картину и начал сочинять интродукцию-увертюру. Если завтра не придет 7-я картина, я буду очень огорчен. Ненавистно для меня прерывать именно эту черновую работу. Кажется, что 6-я картина вышла хорошо, и теперь я очень рад, что она есть, – без нее было бы недостаточно округлено.

Боюсь, что завтра не придет 7-я картина. Что я буду делать? Но не могу не сказать, что ты был удивительно аккуратен в высылке либретто.

К М. Чайковскому

Флоренция. 27 февраля 1890 года.

<���…> Седьмую картину получил. Сделано отлично. В brindisi необходим еще куплет. Я попробую сочинить, а ты, со своей стороны, не придумаешь ли и не пришлешь ли?

Спасибо, Модя, ты достоин моей величайшей благодарности не только за достоинства либретто, но и за редкую аккуратность. Удивительно, что вчера вечером я кончил 6-ю картину, а сегодня 7-я уже у меня в руках.

Дневник

3 марта 1890 г.

Перед обедом все кончил. Благодарю Бога, что дал мне окончить оперу!

К М. Чайковскому

Флоренция. 3 марта 1890 года.

<���…> Оперу кончил три часа тому назад и сейчас же послал Назара с телеграммой тебе.

Самый же конец оперы я сочинил вчера, перед обедом, и когда дошел до смерти Германа и заключительного хора, то мне до того стало жалко Германа, что я вдруг начал сильно плакать. Этот плач продолжался и обратился в небольшую истерику очень приятного свойства: т. е. плакать мне было ужасно сладко. Потом я сообразил – почему (ибо подобного оплакивания своего героя со мной еще никогда не бывало, и я старался понять, отчего это мне так хочется плакать). Оказывается, что Герман не был для меня только предлогом писать ту или другую музыку, – а все время настоящим, живым человеком, притом мне очень симпатичным. Так как Фигнер мне симпатичен, и так как я все время воображал Германа в виде Фигнера, – то я и принимал самое живое участие в его злоключениях. Теперь я думаю, что теплое, живое отношение к герою оперы отразилось на музыке благоприятно. Вообще мне теперь кажется, что «Пиковая дама» опера хоть куда. Увидим, что будет потом!

В Рим я уезжаю во вторник, через два дня. Я послал в Рим в разные гостиницы письма с предложением принять меня на таких-то условиях. По получении ответов решу, где буду жить, и сейчас же уеду. Пока не кончу переложения, не буду и думать о возвращении в Россию, хотя тянет меня давно уже, в особенности во Фроловское.

Ларош писал мне, что он и Направник ворчат, что я так скоро написал. Как они не понимают, что скорость работы есть коренное мое свойство?! Я иначе не могу работать, как скоро. Но скорость вовсе не обозначает, что я кое-как написал оперу. Были вещи, которые я тихо писал, напр. «Чародейку», 5-ю симфонию, и они не удались, а балет я сочинил в три недели, «Евгения Онегина» невероятно скоро. Все дело в том, чтобы писать с любовью. А «Пиковую даму» я писал именно с любовью. Боже, как я вчера плакал, когда отпевали моего бедного Германа! Я твердо пока верю, что «Пиковая дама» хорошая, а главное очень оригинальная вещь (говорю не в музыкальном отношении, а вообще).

Дневник

4 марта 1890 г.

Начал клавираусцуг.

К М. Чайковскому

Флоренция. 5 марта 1890 г.

<���…> Я получил из римских гостиниц, в кои обращался, ответы, что отдельного помещения мне дать не могут, ибо все переполнено. Заключил из этого, что трудно будет так удобно устроиться, как здесь, и, хорошенько обдумав, решил, дабы не прерывать работы и не терять времени на искание помещения, продолжать хорошо работать здесь. Здесь очень скучно, очень однообразно, но нельзя выдумать более подходящих условий для работы. Ведь я приехал не путешествовать, а писать. Итак, остаюсь здесь, пока не кончу клавираусцуга. Боялся, что Назар огорчится, – нисколько. Он удивительно складной. На всех парах пишу клавираусцуг.

К А. П. Мерклинг

Флоренция. 5 марта 1890 г.

<���…> Боже, как дети очаровательны! Лучше их разве только маленькие собачки. Но те просто перлы создания!.. – Здесь есть порода собачек, у нас почти совсем неизвестная, «лупетто», и на Лунгарно часто продают щенков этой породы. Ну что это за очарование! Если бы не ненависть моего Алексея к собакам (а раз, что слуга их не любит, им не житье), я бы не удержался и купил.

К М. Чайковскому

Флоренция. 14 марта 1890 г.

<���…> Очень нездоровилось несколько дней. Было что-то вроде болезни, от которой я, помнится, страдал в Риме: лихорадка, постоянное сосание под ложечкой, сонливость, слабость, отсутствие аппетита и т. п. Теперь чувствую, наконец, настоящее улучшение, но все еще большую слабость. Работать я не переставал, хотя работал скверно. Какое счастье, что эта болезнь случилась не во время сочинения оперы! Первое действие я уже отослал гравировать в Москву. Скажи моим корреспонденткам, Эмме [78]и Аннет, что я теперь писать письма совсем не буду. Во время болезни антипатия к Флоренции перешла в лютую ненависть. А все-таки, пока не кончу клавираусцуга, не уеду. Обнимаю, прости, что мало пишу, но набралось множество ответов.

Погода все время ужасная.

К М. Чайковскому

Флоренция. 18 марта 1890 г.

Милый Модя, после того, как я тебе последний раз писал, мне сделалось опять хуже, и несколько дней я едва волочил ноги. Странная болезнь! Не инфлюэнца ли это была? Вчера мне стало настоящим образом лучше, а сегодня я почти здоров. Болезнь, во всяком случае, пустяшная, но ввиду некоторого нервного утомления она длилась дольше, чем можно было ожидать. Однако я все время был на ногах и работал. Через неделю непременно дам себе отдых и куда-нибудь уеду.