Коллектив авторов Биографии и мемуары - Неизвестный Чайковский. Последние годы

5 мая.

Проснулся под приятным впечатлением вчерашнего дня. Необыкновенно отрадно мне было быть среди русских и иметь возможность обходиться без иностранных языков. Напившись чаю, погулял по городу, который очень мил; он весь утопает в роскошной весенней зелени. Возвратившись домой (американская утренняя усталость все-таки дает себя чувствовать), предавался полудремоте в необычайно комфортабельном кресле. В 12 часу за мной зашел Боткин, и мы отправились на завтрак к посланнику Струве. Так как он вдовец и хозяйства не держит, то завтрак происходил все в том же клубе Метрополитен, где все эти господа проводят большую часть жизни. После завтрака я с Боткиным и Гансеном поехали осматривать Вашингтон. Были у знаменитого обелиска (величайшее здание в мире после башни Эйфеля), в Капитолии, откуда открывается чудный вид на Вашингтон, буквально тонущий в густой, роскошной зелени каштанов, акаций, дубов и кленов, за городом, в великолепном парке, окружающем приют для солдат-ветеранов, на некоторых лучших улицах, и, наконец, вернулись в миссию. Не только сам посланник, но и все сослуживцы его живут в этом великолепном доме. У Боткина превосходное помещение наверху. Пили у него чай, к коему пожаловал и милейший Струве, рассказывавший много интересного из своего прошлого. Он, между прочим, совершил Хивинский поход. Мы сыграли с Гансеном несколько вещей в 2 рояля внизу, в зале, а потом этот секретарь-виртуоз сыграл несколько пьес соло. Обедали в клубе, читал в «N. Y. Herald» статью симпатичного репортера, бывшего у меня в день отъезда, обо мне и опять, конечно, с портретом. В 3-м часу отправились в здешнюю музыкальную школу, где Гансен с оркестром учеников сыграл 2 концерта Бетховена. Оттуда в очень курьезном здешнем двухколесном фиакре, изрыгающем из своей задней части седоков, когда цель поездки достигнута, – снова поехали в клуб. В сопровождении Гансена и Боткина я пришел домой. Имел сильные кошмары, прежде чем заснул.

Филадельфия, 6 мая.

В 10 с половиною часов за мной зашел Боткин. Я расплатился и уехал. В Филадельфию приехал в 3 часа. Завтракал внизу. Приходил весьма назойливый одесский еврейчик и выпросил денег. Гулял. В 8 часов концерт. Огромный театр полный. После концерта был в клубе, согласно давнишнему обещанию. Возвращение в Нью-Йорк очень скучное и сложное. В спальном вагоне духота и теснота. Проснулся с головной болью. Писать подробно становится невозможным.

7 мая.

Спал до 9 часов, и голове стало лучше. Посетители. От усталости и суеты отупел. Ничего не понимал и только поддерживал свою энергию мыслью о предстоящем завтра отъезде. Письма с просьбой автографов одолели. В 12 с половиною часов отправился к Майеру. Написал пресловутое письмо-рекламу с пропуском фразы о первенстве. Завтракал с ним в итальянском ресторане. Дома ожидал композитора Брумклейн. Он явился и проиграл мне несколько вещей, очень миленьких. В 4 часа пришел за мной мистер Голье. С ним и сестрами Аус-дер-Оге мы отправились на центральный вокзал, сошлись с супругами Рено и поехали вдоль Гудзона. Через полчаса вышли из поезда и, усевшись в шарабан, по чудной живописной дороге направились к даче Гольса [121]. Эта дача-вилла, весьма изящной постройки, стоит на высоком берегу Гудзона, и вид, открывающийся с балкона из беседки и особенно с крыши дома, бесподобен. В 6 часов сели обедать. Беседа была оживленная, и мне было не тяжело, ибо чего я не могу вытерпеть теперь, ввиду скорого отъезда??

Аус-дер-Оге после обеда играла. В 10 с половиною сели опять в шарабан и по железной дороге вернулись домой. Рено толковал о моем ангажементе на будущий год.

8 мая.

Старичок-либреттист. Очень жаль было высказать нежелание написать оперу на его текст. Он был видимо огорчен. Только что он ушел, как уже явился за мной Данрейтер, чтобы вести на репетицию квартета и трио, которые сегодня вечером должны исполняться на торжественном вечере в Клубе композиторов. Пришлось ехать довольно долго. Играли квартет неважно, а трио даже совсем плохо, ибо пианист скромный и трусливый, совсем плох, даже считать не умеет. Дома не успел ничего сделать по части приготовления к отъезду. В карете отправился к Рено. Больше чем когда-либо они, т. е. М-me Рено и три дочери, относились ко мне восторженно и радушно. Старшая (Анна, замужняя) подарила мне роскошный портсигар. М. Рено – массу духов; Алиса и ее сестра – печенье на дорогу. После них поспешил к Гайд. Г-жа Гайд поджидала меня. И тут много искренней восторженности, выраженной со свойственным юмором. Наконец мог заняться дома укладкой – занятие ненавистное. Притом у меня болела неистово спина. Усталый пошел к Майеру. Я угостил его у Мартинелли прекрасным обедом. В 8 часов поспешил домой для перемены туалета. В 8 с половиной за мной пришли, чтобы вести в Composer’s Club. Это не есть клуб композиторов, как я сначала думал, а особенное музыкальное общество, цель коего от времени до времени устраивать сеансы из сочинений одного композитора. Вчера вечер был посвящен мне и происходил он в великолепном оперном зале Метрополитен. Я сидел в первом ряду. Играли квартет Es-моль, трио, пели романсы, из коих некоторые исполнены прекрасно, и т. д. Программа была слишком длинная. В середине вечера мне читали адрес; я отвечал кратко, по-французски; разумеется, овации. Одна дама бросила мне прямо в лицо великолепный букет из роз. Познакомился с массой людей, в том числе с нашим генеральным консулом. После конца мне пришлось побеседовать с сотней лиц, написать сотню автографов. Наконец, усталый до изнеможения и страдая неистово от боли в спине, отправился домой. Так как пароход отходит в 5 часов утра, то надо с вечера попасть на него. Наскоро уложился, переоделся; присутствовали при этом Рено и Майер. Внизу выпили две бутылки шампанского, после чего, распростившись с персоналом отеля, поехал на пароход. Ехали очень долго. Пароход оказался таким же великолепным, как «Бретань». Моя каюта офицерская; т. е. офицеры на этих пароходах имеют право продавать свои помещения, но дерут неистово. Я заплатил 300 долларов (1500 фр.) за свою каюту… Но зато, действительно, хорошо и поместительно. Распростился с милыми американскими друзьями и вскоре после того лег спать. Спал плохо и слышал, как в 5 часов пароход тронулся. Вышел из каюты, когда пароход проходил мимо статуи Свободы.

За все время пребывания Петра Ильича в Америке он участвовал в шести концертах, из коих четыре состоялись в Нью-Йорке, один – в Балтиморе и один – в Филадельфии. В них он исполнил следующие вещи: 1) коронационный марш; 2) сюиту № 3; 3) два хора «a capella»: «Отче наш» и «Легенду»; 4) фп. концерт № 1 и 5) серенаду для смычковых инструментов.

У меня перед глазами 16 отзывов американских газет о Петре Ильиче. Все безусловно хвалебны; разница только в степени восторга. По одним, он «после Вагнера, конечно, первый из современных композиторов»; по другим – «один из первых». Наравне с сочинениями превозносится и его дирижерский талант. Везде констатируется «редкий» успех и много говорится о симпатичной внешности его. Интервью (в особенности «New-York Herald») поражает точностью и верностью тона изложения. Читая их, слышится, в самом деле, чуть не голос Петра Ильича.