Марат Гизатулин - Булат Окуджава. Вся жизнь — в одной строке

23 декабря 1961 года в калужской газете «Знамя» появляется разгромная статья с многозначительным заголовком «Во имя чего и для кого». Подписавшие статью преподаватели Калужского пединститута Н. Кучеровский и Н. Карпов быстро «разобрались» с идеологической подоплёкой альманаха и его авторов:

Посмотреть на жизнь глазами пижонствующего стиляги, разуверившегося во всём и всех скептика или, скажем, глазами наивного «простачка», школяра — это стало для какой-то незначительной части молодых прозаиков и поэтов своеобразной модой. Их произведения пользуются крикливым успехом прежде всего у тех, чьими глазами авторы подсматривают жизнь, а так же у разного рода злопыхателей.

К выходу газеты типография успела напечатать 30 тысяч экземпляров, но облкниготорг тут же отказался от книги, и на этом печать была остановлена. По тем временам это был мизерный тираж, так что эти тридцать тысяч по мере печатания ночами просто увозились в Москву и там растворялись. Продавали их прямо с колёс, на вокзалах. Да ещё московский книжный магазин № 100 пару раз машину присылал.

Тем же 23 декабря 1961 года датируется докладная записка в ЦК КПСС начальника главного управления по охране военных и государственных тайн в печати при Совете Министров СССР П. Романова по поводу альманаха с просьбой «поручить соответствующим отделам ЦК КПСС рассмотреть этот вопрос».

Готовилось уже специальное постановление Бюро ЦК КПСС по поводу альманаха. Сохранился проект его за подписью Е. К. Лигачёва и Е. М. Чехарина.

Последовали оргвыводы. Директор Калужского книжного издательства А. Сладков получил строгий выговор, главный редактор издательства Р. Левита и начальник обллита Г. Овчинников были освобождены от занимаемых должностей, секретарю обкома КПСС по идеологии А. Сургакову было поставлено на вид. Более строгие меры были отменены Н. С. Хрущёвым после того, как у него на приёме побывал Паустовский.

Через тридцать лет Булат Окуджава вспоминал, как они ходили в ЦК заступаться за Романа Левиту:

В связи со скандалом вокруг сборника было спущено сверху распоряжение снять редактора сборника Романа Левиту за проявленную политическую близорукость. Мы, авторы, решили за него заступиться (терять уже было нечего) и написали резкое письмо М. Суслову с требованием нас принять. Но Суслов встретиться с нами не пожелал, а поручил это крупному партийному чиновнику Романову. Нас вызвали. Мы явились. Мы сидели в небольшом кабинете перед самим Романовым и ждали, что он скажет.

В глазах его были тоска и недоумение. Он спросил:

— Отчего же вы прямо не пошли с вашими рукописями, ну, скажем, в «Новый мир»?

Все молчали. Максимов ответил очень дружелюбно:

— Мы ходили. Там не захотели печатать.

— Ну, в «Знамя» снесли бы, — вяло посоветовал Романов.

— Были и в «Знамени», — сказал Максимов.

— Зачем это нужно было — какое-то сомнительное издание? — спросил Романов, глядя мимо нас. — Можно было бы в «Новый мир», например…

— Были в «Новом мире», — сказал Максимов.

Мы молчали. Говорить было нечего. Мне помнится, было почему-то даже смешно. Нервное, видимо. У Володи ходили желваки. Он накалялся.

— А чего же в «Знамя» не понесли? — спросил Романов.

— В «Знамени» тоже были, — ответил Максимов яростным шёпотом.

Кто-то из нас, сейчас не помню, кто, сказал:

— Нас, собственно, беспокоит судьба редактора сборника. За что его уволили?

Романов помолчал, потом сказал:

— Можно было бы и в другие журналы. Вон их у нас сколько.

— Носили, — сказал Максимов.

— А в «Новый мир»? — спросил Романов.

Он смотрел в сторону. На лице его было страдание.

— Носили, — прошипел Максимов.

— Ну, в «Знамя», — автоматически посоветовал Романов, — пошли бы в «Знамя»… [233] Окуджава Б. Несколько сцен из провинциальной пьесы.

Вспоминая те события и участников альманаха, Николай Васильевич Панченко не хотел, чтобы забыли и тех, кто участвовать в этом не хотел, кто по долгу службы должен был остановить выпуск крамольной книги, но не сделал этого. Он говорит:

— Участвовали не только «пролетарии», которым нечего терять, но и директор издательства, но и секретарь обкома по пропаганде Алексей Сургаков. И тот же начальник обллита Г. Овчинников сопротивлялся так, чтобы его сопротивление можно было преодолеть. Их всех поснимали с работы. Они подорвались на наших минах и скоро скончались от ран: на войне как на войне. Мне стыдно перед ними, но в то же время я горд за них: они знали, на что идут. И сохранили со мною добрые отношения.

Кстати, наказаны были не только люди — Калуга была лишена областного издательства.

Больше других авторов критика громила Булата Окуджаву за его повесть «Будь здоров, школяр» Тут ещё очень некстати в ленинградской газете «Смена» была напечатана разгромная статья [234] Лисочкин И. О цене шумного успеха // Смена. 1961. 29 ноября. о песнях Булата Окуджавы, перепечатанная потом и в «Комсомольской правде».

Эпитетов не жалели:

«Я не хочу умереть» — вот все, к чему сводятся мысли и устремления «героя», более чем странного для нашей литературы. Скверные идеи, неприглядный герой, убогонькая концепция повести Б. Окуджавы. Война вышла в повести Б. Окуджавы трагической, губительной, страшной, жестокой, — кто будет спорит против этого! — но вместе с тем картина войны получилась глубоко неправдивой, потому что из нее противоестественно выпал народный героизм, народная мужественность [235] Новиченко Л. Я человек, я коммунист // Дружба народов. 1962. № 7. .

Хороший по сути отзыв получился… «Война вышла в повести Б. Окуджавы трагической, губительной, страшной, жестокой», — замечательно подметил Л. Новиченко. А больше ведь ничего и не надо! Не надо ни народного героизма, ни народной мужественности, ничего больше.

Другой критик солидарен с коллегой:

В этом произведении нисколько не выражена историческая миссия нашего народа на войне… Помыслы многих персонажей повести проникнуты даже не окопными заботами, а патологическим страхом смерти и сексуальными позывами… «Помогите мне, спасите меня», — вопиет это ничтожное существо [236] Дымшиц Ал. Человек и общество (Статья в письмах. Письмо первое: майору запаса З.) // Октябрь. 1962. № 7. .

Статья Дымшица является как бы письмом к другу, с которым вместе наступали на фронте. Поэтому там он постоянно обращается к этому другу:

Вот такую бесхвостую обезьяну и преподнес нам вместо общественного человека, вместо юноши-воина Булат Окуджава. Он поставил человека на карачки, ты прав: он оскорбил, — конечно же, сам того не желая, нашу молодежь!..