Марат Гизатулин - Булат Окуджава. Вся жизнь — в одной строке

Да, однажды при уборке картофеля Булат Шалвович разок врезал семикласснику Грише Никитину. Но это было ответом на физическое воздействие ученика на учителя, пусть даже нечаянное. И никаких приказов или докладных тогда не последовало.

Кстати, в связи с этим мне вспомнился случай из собственной биографии, когда, играя с ребятами на переменке во дворе школы в снежки, я случайно попал в голову учителю труда. Это был качественный снежок, я его долго лепил из размокшего снега, и бросок получился что надо — у учителя даже шапка слетела с головы. Разъярённый учитель подскочил ко мне, и по его лицу я понял, что сейчас он меня ударит. Но он сдержался, хоть и был человеком пьющим и нервным. Спасибо ему за это большое, хотя, если бы он не сдержался, я бы не был в претензии. Не уверен, смог ли бы в такой ситуации сдержаться я сам.

Однако вернёмся к докладной записке Сочилина министру.

Запутавшись в работе и не желая трудиться, Окуджава стал объединять вокруг себя молодых учителей и подстрекать их к невыполнению мероприятий, проводимых дирекцией школы.

И наконец:

Окуджава был отдан под суд. Суд присудил его к трем месяцам принудительных работ с удержанием 30 % заработной платы. Однако, и на этом Окуджава не успокоился.

В ночь с 13 по 14-е января (под новый год по старому стилю) он собирает на своей квартире молодых учителей и учащихся, нарядили ряд учащихся («ряженые»), дали ученикам денег на водку.

Этот «маскарад» явился протестом Окуджавы против принятых к нему мер судебного воздействия.

На этом месте, когда моя помощница журналист Наталья Торбенкова спустя шестьдесят лет после событий зачитывала документ Майе Семёновне, та чуть не задохнулась от возмущения:

— Ну, это же бред, сущий бред, бред и ничего больше! Это просто сволочь! Я п-п… Я заикаться даже начинаю. Ну, ни в какие ворота! Чистая брехня. Чушь какая! И наглость!

И дальше, немного успокоившись, Майя Семёновна рассказывает:

— Знаете, что я хочу вам сказать? Представьте себе, это был 1951 год. Война закончилась только шесть лет назад. Что могло измениться в этом селе? Приходят эти мальчики в районную школу, в пятый класс. Они приходят за пять километров по непроходимой дороге. Они приходят — у них кусок чёрного хлеба за пазухой. Ему есть хочется. Какая учёба ему может идти в голову? Он встаёт — его вызывают к доске — а писать не может от голода. Достаёт эту краюху чёрного хлеба и ест её около доски. Он уже не соображал, где он: у доски, за партой, в коридоре. Я отворачивалась, чтобы не видеть, как они едят эту краюху чёрного хлеба. Да это же ещё было счастье, что они её имели. Видите, брехня какая! У них хлеба не было, а мы им денег на водку дали, да?

Но это ещё цветочки, там дальше в докладной речь пойдёт о ней самой. Вот уж где будет брехня! Но до неё Сочилин ещё не дошёл. Он пока повторяет то, что было в докладной Свириной:

В педагогической работе Окуджава пробовали оказывать помощь. В частности в школу был специально командирован методист русского языка Областного института усовершенствования учителей тов. Самохин, приглашалась опытная учительница Троицкой школы тов. Голубчикова. Окуджава заявил им: «Вы молоды нам делать указания». По работе Окуджава издавались приказы по школе, делались указания, предупреждения, все это не помогло.

И здесь Майя Семёновна не удержалась от комментария:

— Неправда! Этого не было. Даже подобного ничего не было. Никто к нам в школу не приезжал!

И здесь я снова склонен верить Суховицкой, а не Сочилину. И дело даже не в том, что в принципе слова «Вы молоды нам делать указания» или «Молчи, я ещё не так умею!» (в ответ на обвинение в матерщине) абсолютно не свойственны Булату Окуджаве. Здесь просто нарушена всякая логика — с какой бы стати двадцативосьмилетний учитель с одним годом стажа работы по специальности стал указывать «опытной учительнице» на её молодость?

Дальше Сочилин объясняет министру, почему Булата Окуджаву нельзя было оставлять в Высокиничах:

Областной отдел народного образования нашел, что оставлять Окуджава в Высокиничской средней школе педагогически неправильно и решил перевести его в другую школу. Приказом облОНО № 42 от 4 февраля 1952 года Окуджава с его согласия был переведен в среднюю школу № 5 гор. Калуги. Предполагалось, что под влиянием большого и сильного педагогического коллектива, под руководством опытных директора и завуча Окуджава может стать добросовестным учителем советской школы.

И чтобы совсем покончить с Окуджавой, Сочилин напоследок решил напомнить министерству об одной из неприглядных страниц биографии Окуджавы, о которой в министерстве, возможно, забыли:

Должен добавить, что отец Окуджава был репрессирован по статье 58 УК. Сам Окуджава после ареста отца должен был выехать из Москвы.

На основании изложенного будет ли справедливым возвращение Окуджава Б. Ш. в Высокиничскую среднюю школу? Будет ли это способствовать оздоровлению создавшейся в школе обстановки?

Ну, теперь можно переходить к разбору преступлений «подельницы» обвиняемого Суховицкой. Здесь тоже всё неприглядно и даже ужасно. Хочется процитировать документ поподробней, чтобы видна была вся глубина морального падения. Не Майи Суховицкой — руководства районо и облоно, которые не постеснялись залезть к юной учительнице в сугубо личную жизнь.

Распоряжением Вашего заместителя тов. Языкова С. М. предложено мне также восстановить на работе в Высокиничской средней школе другого преподавателя русского языка — Суховицкую Майю Семеновну, переведенную приказом облОНО после указанных ранее происшествий в Детчинскую среднюю школу Детчинского района.

Майя Семеновна Суховицкая, 1929 года рождения, уроженка и житель г. Москвы (Москва, 152, 1-я Загородная улица, дом 1, корпус 2, кв.47), в 1951 г. закончила факультет русского языка Московского государственного педагогического института имени В. И. Ленина и была направлена Управлением кадров Министерства просвещения РСФСР в распоряжение Калужского облОНО. Приказом облОНО она была назначена на работу в Высокиничскую среднюю школу.

Приехав на работу в пос. Высокиничи, Суховицкая отказалась от прописки (не прописана и до настоящего времени); мотивирует свой отказ она тем, что прибыла сюда на временную работу.

С первых же дней работы директору пришлось сделать ей несколько замечаний, попросить привести себя в более скромный вид, не злоупотреблять слишком косметикой, т. к. все это особенно в условиях сельской местности вызывает не желательную реакцию, как со стороны местного населения, так и со стороны учащихся.

На этом месте Майя Семёновна встрепенулась и стала горячо доказывать своей собеседнице Наталье Торбенковой, что в течение всей жизни вообще не пользовалась никакой косметикой, кроме губной помады. Но дальнейшее чтение докладной заведующего облоно министру заставило её забыть о косметике: