Вадим Верник - Книга победителей [litres]

– Я не знаю, что «вернулось», но ты всегда в идеальной форме.

– А это вот просто спасибо тебе за комплимент, и всё. Если ты про диеты, то это не ко мне. Не умею устанавливать для себя какие-то правила: 20 граммов яблока, 30 граммов еще чего-то вареного… Не могу. Во-первых, на это требуется намного больше времени, а кто тебе это будет готовить? Представляешь, 14 граммов зеленого листа, три зернышка проса… Где ты это всё будешь брать? Да и просто я очень люблю поесть, люблю вкусную еду.

– А насколько «вкусным», Ксюш, было твое детство?

– Я была как все подростки… Однажды перетащили бюст Ленина из актового зала в мужской туалет, перевешивали вверх ногами стенды, что только не творили! Нас с моей подругой постоянно выгоняли с уроков за непотребное поведение. В старших классах мне было не проснуться с утра, и я опаздывала всё время или вообще не ходила в школу. А в какой-то момент я решила в монастырь уехать и уехала на месяц.

– Вот как! Сколько тебе было лет?

– Четырнадцать, кажется. Я хотела в монастырь не в смысле «уйти в монастырь», а поехать пожить, поработать там. Я уехала в Толгский монастырь, на Волгу. Любой человек может прийти в монастырь и попросить послушание.

– И что ты там делала?

– Всё: стены белила, цветы сажала, скамейки красила.

– Это прекрасно. Я только не пойму, как родители тебя отпустили в четырнадцать лет, да еще в такое далекое путешествие.

– Я, кстати, сама этого не понимаю до сих пор. Потому что когда мы с подругой (ей было шестнадцать) вышли на вокзале в городе Ярославле в два часа ночи, мы поняли, что сделали что-то не то. Вокруг были какие-то страшные люди, они очень выразительно на нас смотрели. Мы абсолютно не знали, куда идти, досидели до шести утра на автобусной остановке и потом уже двинулись дальше. Я до сих пор помню, как вышла на перрон и подумала: как меня родители-то отпустили?

– В монастыре ты обрела то, что хотела?

– По-разному было. Мы жили в общей женской келье. Часто туда приезжают женщины, не нашедшие в жизни какого-то покоя и счастья, поэтому там не всегда благостная атмосфера. Так что разные были впечатления и ощущения.

– Все-таки что дал тебе этот опыт?

– Тогда шел процесс возвращения церкви храмов, в которых при советской власти были то клубы, то бассейны. Вот стоял утром храм, совершенно пустой, небеленый, ничего внутри нет. И в течение дня, на твоих глазах, красят стены, вносят иконы, поднимают наверх колокол, а вечером уже звонят в него и идет служба! И ты понимаешь, что и ты в этом участвовала.

– В твоей жизни были храмы, купола и… питерские крыши, которые, я знаю, ты обожала. Прогулки по крышам – в этом есть что-то театральное.

– Ну, наверное, что-то театральное в этом есть. На самом деле тебя никто не видит, а ты видишь всех, – это совершенная романтика. Люди ходят внизу и не знают, как здесь прекрасно. Тогда же еще все чердаки были доступны. Мы коллекционировали крыши, друг другу показывали, кто какую крышу нашел. У нас была такая мальчиковая компания.

– А как мальчишки тебя воспринимали?

– Как кореша могильного. (Улыбается.)

– Почему могильного?

– Ну, так. Выражение такое…

– Ты в детстве занималась художественной гимнастикой, даже кандидатом в мастера спорта стала. А почему до мастера не доросла?

– Попала в больницу больше чем на месяц, а режим тренировок был очень жесткий, и уже было не вскочить в этот поезд.

– А у тебя изначально был спортивный азарт? Я все-таки больше представляю Ксению Раппопорт с книгой, за роялем.

– За роялем у меня как раз сидеть не получилось… Я не помню, чтобы мне было тяжело на тренировках. Мне нравилось. Ты что-то начинаешь делать, у тебя не получается, тебе кажется, что ты никогда не сможешь это выполнить, – но месяц тренировок, и ты видишь, что всё начинает получаться. И потом, это красивый вид спорта, он у нас, в Советском Союзе, всегда был на высоте. До сих пор Россия в художественной гимнастике «впереди планеты всей».

– Ты переживала, что на гимнастике поставлен крест?

– Я была тогда в четвертом классе или в третьем, я без грусти к этому отнеслась. У меня появилось много свободного времени.

– Чем его заполняла?

– Ой, чем только я не пыталась его заполнить! Ходила во всякие кружки, как все дети, по рисованию, музыке. Даже легкой атлетикой занималась, правда, недолго совсем.

– Мы с тобой снимали передачу, и ты вспоминала, что, ездила в летний лагерь, но с тобой «нормальные ребята» там не общались.

– Нормальные в смысле крутые. Всегда же в пионерском лагере есть крутые ребята, а есть так себе. Крутые – нет, не общались.

– Почему?

– Не знаю… У меня не было модных вещей. Я ходила в кружок выжигания, не курила, не пила.

– И это считалось недостатком.

– Ну, в каком-то возрасте, когда другие уже все пробуют…

– В школе тоже отдельно существовала?

– В школе у меня была подруга, с которой мы существовали вместе, но отдельно от других. Нам настолько было комфортно друг с другом, что остальные в общем-то нас не очень интересовали.

– Скажи, ты больше мамина дочка или папина?

– Про меня всегда говорили «папина дочка». Я как-то больше с папой была, в байдарочные походы с ним ходила, пацанистая была. Но с возрастом, конечно, и мамины черты узнаешь неминуемо. Особенно в общении с собственными детьми.

– Походы, костры, палатки… Тебе это нравилось или это было испытанием?

– Нет-нет, все нравилось. Мы обычно уезжали на поезде в какой-то город, оттуда, уже по карте, двигались по разным рекам, доплывали до еще более удаленного места и плыли по реке иногда три недели. А потом обратно приезжали на поезде. Это не то что с палаткой на Ладогу съездить. Всё было серьезно. Это были пороги, испытания, мы промокали насквозь, ставили под ливнем палатки, спали в мокрых спальниках, сами ловили рыбу. В общем, интересно было. Я люблю, когда путешествие настоящее. А вот «костровую» романтику я не очень люблю. Посидеть, попеть Визбора – это не ко мне.

– В походах дети были наравне со взрослыми?

– Да. В каждой байдарке мама впереди гребет, сзади отец, а в середине ребенок. В нашей байдарке было двое – я и папа. Это потрясающий отдых. Это не на пляже лежать, жариться. Мне нравится активный отдых. Когда есть хорошая компания, когда дети с тобой. Для детей в этом есть и воспитательный момент. Ведь самому нужно следить за всем, готовить еду. Представляешь, какая огромная ответственность для ребенка в двенадцать-тринадцать лет, когда он готовит еду на костре и понимает, что будет кормить пятнадцать серьезно проголодавшихся людей? Попробуй что-то пересоли! Потом, ты едешь в места, где пустынно. Ты общаешься с природой. Все комары – твои. Если не сможешь поставить палатку, – спать будет негде, плохо поставишь – вода натечет. Зато пойманная тобою и приготовленная на огне рыба – ничего вкуснее нет! Однажды я что-то приготовила, – была моя очередь, – все поставили свои миски, я накладывала в них еду, вдруг подул ветер и во все эти миски попал песок. Я думала сначала, что ко мне отнесутся с пониманием, но на меня смотрели так сурово, что я до сих пор помню это ужасное чувство стыда от того, что люди остались голодными…