Вадим Верник - Книга победителей [litres]

– Неужели ты могла добровольно отказаться от актерской профессии? В это трудно поверить сейчас.

– Эти мысли приходили и уходили. А с рождением второго ребенка они опять вернулись, с еще большей силой. Когда ты проводишь неделю-две вдвоем с ребенком где-нибудь на даче, за городом, входишь в какой-то ритм существования, предназначенный женщине самой природой, то кажется, что заниматься чем-то другим противоестественно. Материнство было более сложным для меня в двадцать лет. Мне было страшно, я не понимала, что делать с этим существом. Читала кучу какой-то литературы по воспитанию. Сейчас я понимаю, что надо просто сильно любить ребенка, принимать его индивидуальность и получать удовольствие от общения с ним.

– Ты еще студенткой начала играть в Малом Драматическом театре, театре Льва Додина. Туда ведь мечтают попасть все питерские студенты.

– Конечно, я знала, что это за театр, я там часто бывала, и, более того, у нас на курсе преподавал Валерий Николаевич Галендеев. Это выдающийся педагог, который всю жизнь работает со Львом Абрамовичем. Поэтому мы знали театр изнутри, нас брали на прогоны новых спектаклей. И потом, там работала моя подруга, она уже год как была артисткой этого театра, поэтому я, конечно, понимала, куда иду.

– Ты же дебютировала в «Чайке» – сыграла Нину Заречную. Такое мощное начало.

– Когда я еще училась в институте, Додин собирался репетировать в театре «Чайку», и я целенаправленно пробовалась на роль Нины. Мы сразу поехали в экспедицию, репетировали на озере. Через десять дней вернулись, Лев Абрамович вызвал меня в кабинет и сообщил, что берет в свой спектакль. Я в ответ сосредоточенно кивнула. На что он сказал: «А вас Вениамин Михайлович не учил на курсе радоваться?» Я ответила: «Учил». Просто все это было, конечно, стрессом. Все-таки школы Додина и Фильштинского немножко разные. Додин называл меня и мою однокурсницу Лену Калинину, которую тоже взял в театр, «девочки, раненные пластикой». Мы все пытались как-то прожить утрированно телом. Если, допустим, Нина Заречная опаздывала, то я вбегала на сцену запыхавшаяся и еще полчаса отыгрывала это состояние, полагая, что это и есть правда жизни. Потом очень многое из этого «переехало» в область мысли, а не физики. Так что Лев Абрамович заложил определенные коды проникновения в материал. Ну и навыки работы, конечно. Например, навык «неваляшки», как я его называю, – умение возвращаться к главному, к смыслу из любого положения и состояния, в котором бы ты ни оказался.

– А Фильштинский, мастер курса, что дал тебе прежде всего?

– Он воспитал во мне, наверное, наглость. В смысле, ну… жадность и наглость, творческую, я имею в виду. Можно это назвать, может быть, и смелостью, но я бы назвала это именно наглостью. Помню, поначалу у меня иногда бывало по двадцать пять спектаклей в месяц. Я играла «Чайку», «Клаустрофобию», «Дядю Ваню»… Потом мы почти сразу параллельно стали делать «Эдипа», не в Малом драматическом…

– Ну да, в театре на Литейном.

– Мы начали репетировать вне стен какого-либо театра, просто нам так хотелось! Потому что, когда выходишь из театрального института, ты переполнен энергией, желанием творить.

– В кино творить тоже наверняка хотелось. Но настоящего прорыва не было довольно долго.

– Да, я хотела сниматься, а меня не брали. Если куда-то и приглашали, это были сериалы, маленькие роли. На главные, большие роли меня не утверждали никогда. Пробовали, но не утверждали. Наверное, я не могла обеспечить приток зрителей к экрану. Но те роли, на которые меня не утверждали, не настолько меня привлекали, чтобы я сильно расстраивалась.

– По-настоящему известной на родине ты стала после того, как начала сниматься в Италии. Парадокс. Причем, дебют – сразу у знаменитого режиссера Джузеппе Торнаторе.

– Да, фильм «Незнакомка» – это подарок судьбы. Я помню, как летела в самолете, понимала, что лечу сниматься у Торнаторе, и не могла в это поверить. Потом – фантастика – я иду по студии «Чинечитта». Все произошло так быстро, что у меня не было времени, чтобы осознать, подготовиться, выучить язык. Я была последней из актрис, с которыми Торнаторе встретился. Мы встретились в Москве. Я сказала, что мне не нужен переводчик, хотя я совершенно не знала итальянский язык. Я была уверена, что увижу этого великого человека единственный раз в жизни. Поэтому, зачем переводчик? Он будет мешать. Я хочу в глаза смотреть и общаться напрямую… Через два дня были пробы. Только я возвращаюсь из Москвы, мне звонят из итальянского консульства: «Принесите ваш паспорт, мы вам дадим визу». А тогда визу получить было сложно, огромные очереди, требовалась куча документов. А тут я пришла, у меня вежливо взяли паспорт и через две минуты отдали его с рабочей визой.

– Тебе повезло, что Торнаторе искал актрису в Москве.

– Он искал ее везде: и в Киеве, насколько я знаю, и в Праге, и еще где-то. Он случайно увидел мою фотографию. Всё, повторяю, было так стремительно, что я не успевала это осознать, принять. Съёмки шли три месяца, а за те две недели до начала съёмок я похудела килограммов на шесть, по-моему.

– Такое нервное напряжение?

– Мне надо было за двенадцать дней ввести вместо себя актрис в два спектакля. Потом из Рима, с примерки, я должна была лететь в Таллин, там были гастроли в рамках «Золотой маски». Мне купили билет с пересадкой в Праге. До этого я несколько суток не спала из-за всех этих переездов, перелетов, из-за того, что ночью пыталась прочитать хоть что-то, чтобы понять, куда ввязываюсь. Я не говорила на итальянском, но поскольку сказала Торнаторе, что говорю, мне прислали сценарий на итальянском. В общем, когда я села в самолет в шесть утра, то сразу заснула, пристегнувшись ремнем, еще до того, как самолет начал взлетать. Проснулась через час, смотрю – мы уже вроде прилетели. А на самом деле мы еще даже не взлетали! Стыковка в Праге была очень короткая, и когда мы приземлились, самолёт в Таллин уже две минуты как вылетел. Что со мной было! Как я билась в какие-то двери, это было что-то невероятное! Я звонила в Таллин, и говорила, что вот такая ситуация, я здесь, и ближайший самолет вылетает только в восемь часов вечера, а спектакль должен начаться в семь.

В результате, «Золотая маска» выслала за мной частный самолёт из Германии. Он был очень маленький, и так как ветер был ровно в противоположную сторону, мы летели три часа и прилетели около девяти. Но из театра ушло мало людей, надо сказать. Почему-то они дождались – там наливали бесплатно алкоголь и рассказывали, как к ним летит этот мой самолётик. В общем, было целое приключение. Я так нанервничалась, что, когда вернулась в Италию, все костюмы, которые мы намерили неделю назад, на мне болтались и Торнаторе ругался. Но потом очень быстренько, на итальянской кухне всё мое ко мне вернулось. (Улыбается.)