Вадим Верник - Книга победителей [litres]

– Вот и мы давай сменим пластинку. Скажи, твоих родителей вызывали в школу?

– Конечно. Я был хорошистом, но при этом и двойки были. Бывало, прогуливал уроки, поддаваясь стадному чувству: все пошли, и я пошел. Но учителей я не боялся, а вот отца – очень.

– Чем он тебя так напугал?

– Он верил в меня, и я не хотел его разочаровывать. Боялся, что он от меня отвернется. Это был какой-то животный страх.

– Я видел твоего отца Виталия Безрукова на сцене, в «Разбойниках» Шиллера, он крепкий актер. Но сейчас отец целиком и полностью сосредоточен на тебе. Тебе не кажется, что из-за этого он не реализует себя?

– Нет, я как раз даю ему возможность реализоваться. Он пишет пьесы, ставит спектакли. И именно сейчас он начал безумно гордиться своей фамилией. Он понимает, что в нашей стране, пожалуй, нет человека, который бы ее не знал. И его это радует. Я не чувствую, что он в чем-то ущемлен. Может, он обманывает себя, но слезы, которые я вижу в его глазах после спектакля, – настоящие. Когда я играю «Хулигана» – есть у меня такой спектакль, где я два часа читаю Есенина, – я вижу в зале его зареванное лицо. Он у меня никогда не врет, батя человек правдивый.

– Сережа, ты сам сказал, что фамилию Безруков знают все, она звучит магически и наверняка открывает все двери. А бывает, что ключ ломается?

– Бывает, что дверь открывается и с тобой даже разговаривают, но на этом все заканчивается. Сколько я обивал порогов со своей «Сказкой»! Все только и кричат, что нам не хватает детских фильмов, но дальше разговоров дело не идет. Я ведь не вхожу ни в какой совет, иначе было бы проще, наверное.

– А ты хотел бы состоять в каком-нибудь общественном совете?

– Если это реально могло бы кому-нибудь помочь, да. А для галочки не хочу. Нет, я вхожу в Патриарший совет по культуре, но ни разу там не был. Заседания проводятся, но я в силу занятости своей на них не попадаю. И очень жаль.

– Подожди, а говоришь, нигде не состоишь. Как ты там оказался?

– Думаю, по рекомендации, но узнал об этом уже постфактум, из газеты. На первое заседание пришлось отправить своего директора, ибо сам был на гастролях, которые уже ни перенести, ни отменить не мог. Я просто хочу понять, чем я реально могу быть полезен в совете и насколько мой голос может что-то решать. Когда разберусь, буду вести себя активнее.

– Ты начал снимать «Сказку» более двух лет назад. Ты говорил мне, что душой болеешь за этот проект, но продвинуть его не получается: ни твой авторитет, ни энергия – ничего не помогает. Может, бросить эту затею?

– Нет, не брошу. Это моя жизнь. Надо и профессию тогда бросать. Я не просто продюсер этого проекта. Я все затеял, придумал историю, мы с режиссером написали сценарий. Я сам нашел инвесторов, сформировал команду. И теперь я ответственен за этих людей. У меня самого роль в этом фильме: я играю Ивана-дурака, который, как и положено, должен победить Кощея.

– А ты ассоциируешь себя с Иваном-дураком? Это положительный персонаж?

– Сам увидишь. Сказка у меня непростая, и Иван-дурак в ней сложный персонаж.

– Надеюсь, со «Сказкой» каким-то сказочным образом все утрясется. А в целом ты доволен своей судьбой в кино?

– Как тебе сказать?.. Я вроде бы известен, номер один в списках на главные роли, но у меня есть свои трудности, и творческая жизнь моя отнюдь не лучезарна. Мне постоянно приходится что-то доказывать, выбирать и рисковать. Например, при всей своей популярности, я не снимался у действительно именитых режиссеров. За исключением разве что Владимира Бортко и Тимура Бекмамбетова.

– А как же Рязанов? Ты же играл в его «Карнавальной ночи – 2». Или ты считаешь, что это была проходная роль?

– «Ключ от спальни» Рязанова люблю и героя своего люблю. В «Карнавальной ночи – 2» все-таки есть вторичность. А вообще я очень люблю деда.

– Это ты Рязанова дедом называешь?!

– Нет, зову я его Эльдар Александрович. Но для меня он добрый дед, у нас с ним до сих пор очень хорошие отношения. Родных дедов у меня уже нет, и вот Эльдар Александрович для меня такой добрый дедушка, он меня любит и я этим очень горжусь. Он настоящий мэтр. Если бы я родился лет на 20−30 раньше, мог бы сыграть в «Иронии судьбы», попробоваться на роль Лукашина. Но мне досталась «Ирония судьбы. Продолжение». Я был счастлив услышать от Эльдара Александровича оценку своей работы в этом фильме. Он признался, что единственный, кто ему понравился в «Иронии судьбы – 2», – это мой Ираклий.

– Такая оценка Рязанова дорогого стоит. Смотрю на тебя, – ты в отличной форме…

– Могу сказать, в еде я неприхотлив, мне не нужны борщи – для организма вредно.

– А что не вредно?

– Салаты, мясо на гриле, с утра кашу с орехами. Я себе редко вольности в еде позволяю, всякие вкусности. Надо следить за фигурой. Если бы я был полненьким характерным артистом, то ел бы плюшки каждый день. А так не могу.

– Сережа, все-таки ты слишком правильный, такой отличник. На твой портрет хочется поставить жирную кляксу. Ты замечаешь, что над тобой порой иронизируют?

– Ну, я не отличник, скорее хорошист… (Улыбается.) А иронию, конечно же, чувствую. Правда, доброго в этой иронии мало. Как «матерого отличника» меня оценивают те, кто меня не принимает.

– А как тебя можно не принимать, ты же талантливый актер.

– Успех не прощают. Он раздражает.

– Что же, Иннокентию Смоктуновскому успех не прощали? Или Олегу Ефремову?

– Их уже давно нет. А при жизни и им не прощали. В России, к сожалению, это норма. Здесь за успех презирают и ненавидят.

– Ты чувствуешь, когда над тобой издеваются за твоей спиной?

– Я постоянно становлюсь объектом шуток. И после песни «Березы», после патриотических ролей, после Есенина… Но сейчас такое время, оно само по себе стебное. У нас не страна, а одна «Большая разница».

– Сереж, я обратил внимание на такой нюанс. Мы говорим с тобой, я тебя прерываю, когда твоя мысль мне уже ясна, а ты пытаешься вслед еще что-то досказать. В этом тоже проявление твоей основательности.

– Знаешь, если раньше, в советские времена, люди многое недоговаривали и из молчания рождалась истина, то сейчас нужно говорить до конца.

– Какой ты на публике, всем известно. А какой ты дома, когда снимаешь «кольчугу»?

– Какой? Переживающий, чувствительный, эмоциональный. Бывают люди пресные по жизни, но выходят на сцену – и преображаются. Вот я не люблю быть пресным. И когда в душу лезут – тоже не люблю.

– Не хочешь, чтобы тебя увидели слабым?

– Я никогда не бываю слабым, не знаю, что это такое. Ранимым – да. Но я не хочу, чтобы это видели другие. Я трачу столько сил, здоровья на роль, а людям ничего не стоит высказать оскорбительное мнение. Если показать им больное место, они будут бить туда постоянно.