Вадим Верник - Книга победителей [litres]

– А любимое место какое?

– Это регион Апулия в Италии, от Бари часа два с половиной. Там невероятно чистое, теплое и безопасное море. Мы берем машину напрокат и много ездим. Иногда соединяем это путешествие с поездкой в Рим, там я веду дочек в музеи.

– У старших дочерей уже ощущаешь переходный возраст?

– Я думаю, дочки сейчас находятся в плену социальных стереотипов, где предки – это предки, где эта разность поколений очень чувствуется. Они, может, и хотели бы, чтобы было иначе, но всё равно в их восприятии мама – это тот человек, который ничего не разрешает, так же как у всех в их окружении, а они подсознательно стремятся быть как все. Есть детский психолог Юлия Гиппенрейтер. Она написала книжку «Общаться с ребенком. Как?». И вторую – «Если у вас проблемы с ребенком». Это мои настольные книги. Там написано, что нужно любить это время переходного возраста у детей, потому что оно пройдет и никогда больше не вернется. И в тот момент, когда я хочу пульнуть тапочком в своих дочек, я, как мантру, мысленно произношу: «Это время пройдет и никогда не вернется». И вот это «никогда не вернется» возвращает меня в ситуацию отстраненности.

– А у тебя самой были подобные сложности?

– Я считаю, что у нас в семье всё было гармонично, а мама считает, что совсем наоборот. Я и таблетки пила, и пыталась покончить жизнь самоубийством.

– Действительно «гармония». А причина-то какая?

– Причину я не помню.

– Может, неразделенная любовь?

– Нет. Было какое-то несогласие с миром.

– Такое несогласие вообще свойство юности… Мне кажется, на тебя очень похож Шамиль, младший брат. Он такой же душевно чистый. И, кстати, отличный актер.

– У меня лучший брат на свете! Сейчас он даже стал моим старшим братом. Шамиль получил от папы по наследству легкость во взваливании на себя ответственности, когда не надо об этом просить, заставлять. Он как-то всё это делает с мужской мудростью и очень достойно. Уже сколько было случаев, когда в тяжелейшей для меня ситуации я кидалась к нему за советом, за помощью, хотя у нас разница ощутимая: Шамиль младше меня на десять лет.

– Все-таки ты по жизни везунчик. Уже первая роль в кино прозвучала довольно громко, потом вторая, а дальше тебя нарекли символом нового поколения. С другой стороны, ты сама рано показала, на что способна, и тебе не надо было суетиться, отвоевывать место под солнцем.

– Мне очень повезло с первыми режиссерами: Вадим Абдрашитов, Валерий Тодоровский. И конечно, «Современник». Это возможность сразу пустить корни, не мыкаться с антрепризными спектаклями, занимаясь зарабатыванием денег. У меня была счастливая возможность укрепиться в таком серьезном театре.

– В «Современнике» тебе сразу был дан зеленый свет. А как тебя приняли коллеги?

– Очень хорошо, хотя поначалу у меня было несколько иное представление о том, что такое театр. Когда я начала сниматься в кино, это был конец второго курса. Я возвращалась обратно на учебу в ГИТИС и слышала о себе какие-то немыслимые вещи: однокурсники меня в чем только не обвиняли. А когда случилась премьера «Страны глухих»… Я как-то захожу в ГИТИСе в женский туалет. Он такой грязный был почему-то. И в луже – моя фотография в газете, прямо около унитаза, такая вся в пятнах. И я понимаю, вот это слава! (Улыбается.) Одна болезненная ситуация, другая… И я решила, что дружить ни с кем из актеров не буду: проще не распахивать душу и сердце, а быть в нейтральных отношениях. Собственно, с таким же чувством я влилась в «Современник». Но здесь оказалась совершенно другая ситуация, здесь не нужно было опасаться никаких интриг.

– Ты, занимаясь фондом «Подари жизнь», обостренно чувствуешь боль других, сострадаешь другим. Ты своих дочек уже настраиваешь на то, что не всё в жизни бывает в розовом цвете, или им еще рано об этом задумываться?

– Я всегда дочкам об этом говорю, потому что знаю, что розовый цвет можно постараться увидеть осознанно. В те моменты, когда тебе кажется, что его нет, такое знание помогает. Я с дочками разговариваю о смерти, о болезнях, о бедных людях, о бездомных – обо всём на свете. Даже если они что-то не понимают, то всё равно это пластами, слоями оседает, утаптывается в их сознании, и потом у них не будет многих болезненных открытий. Они вовлечены в деятельность фонда «Подари жизнь» с момента своего рождения. Они бывают на всех наших мероприятиях. Во многих странах дети обладают подобными знаниями с самого раннего возраста. Однажды я увидела в Америке книжку «Сказка про раковую клетку», предназначенную для детей детсадовского возраста. Ты можешь себе это представить?

– С трудом.

– Там нарисована раковая клетка и дальше рассказывается история про иммунные клетки: они солдаты в шлемах, у них щиты, и эта раковая клетка обманывает иммунные клетки. Я привезла эту книгу в Москву и прочитала дочкам. Они тогда как раз были в детсадовском возрасте.

– Не слишком ли жестко?

– Наверное, в моей семье есть перекосы. Как-то в день рождения Арины собрались все ее одноклассники и их родители. И кто-то из ребят случайно ударил Арину палкой по глазу. Все вокруг стали переживать, прикладывали лед, что-то еще. А дочка махнула рукой и сказала: «Не беспокойтесь. Слава богу, это не рак». Возникла длительная пауза, и родители одноклассников обратили свои взоры в мою сторону. Я думала, что сейчас провалюсь сквозь землю. Конечно, это уже из области какого-то сумасшествия, но я уверена, что дети достойны того, чтобы говорить с ними об этом серьезно, не запугивая, а так, как есть.

– Очень показательный пример… Скажи, какую «сбычу мечт» ты ждешь в профессии?

– Честно говоря, у меня совершенно отсутствуют актерские амбиции. У меня нет мечты о роли, которую я бы хотела сыграть. У меня есть мечта о хорошей работе, подробной, с хорошим талантливым режиссером, но сказать, что я бы хотела сыграть с моим любимым Шоном Пенном… Я в этом смысле очень расслабленно смотрю на свое будущее. Я люблю работать над ролью долго, до бесконечности. В процессе репетиций меня начинает захлестывать желание сделать еще так и так, и на голову встать, а когда ты начинаешь играть спектакль, то говоришь самой себе: «Какого черта ты вообще это придумала, зачем тебе это надо?» Потому что это всё тяжело, а со временем становится еще тяжелее. Конечно, в перспективе я бы очень хотела иметь возможность заниматься со студентами, придумывать с ними что-то. Но этому нужно отдаться целиком, студенты – это как твои дети.

– А как ты ощущаешь бег времени?

– Я недавно озвучивала себя. Смотрю на экран и вижу: этой морщины еще недавно не было, и этой не было, и тут тоже. Мне так интересно это открывать. Жалко, что так происходит? Ну, наверное. А с другой стороны, у тебя такая профессия, что ты можешь пристроиться к своим физиологическим изменениям. И конечно, дети – это даже не бег, а космические скорости. Думаешь, как же это произошло, вчера же еще полметра в коляске лежало. (Улыбается.) Но всё это желательно ощущать с радостью, и тогда ты будешь жить так же счастливо, как и до появления той или иной морщины.