Вадим Верник - Книга победителей [litres]

В институте у меня произошло какое-то незаметное переливание крови. Вот плохой и хороший вкус – в чем разница? Я не говорю, что у меня прям хороший вкус, но люди, которые умеют фантазировать, – это люди с хорошим вкусом. Люди, которые не умеют фантазировать, – у них, к сожалению, более скудные возможности. Так вот я, наверное, пришел в институт с достаточно скудными возможностями. А мастер курса Вениамин Михайлович Фильштинский периодически говорил нам: «Найдите в себе силы уйти из профессии».

– Кто-нибудь ушел?

– Из двадцати шести человек с курса в профессии остались человек семь-восемь. Вот и ответ на твой вопрос.

– Что ж, Костя, пусть по-прежнему покой тебе только снится.

– Я так скажу: я в достаточно нормальной весовой категории боксерской, я не обременен никаким жиром, мне не тяжело передвигаться. Единственное, что я все-таки учился не на летчика-испытателя, поэтому физически все эти перелеты-переезды – они, конечно, сказываются. Но мы причешемся, расправим брови – и дальше в бой! Наверное, так… Ну что, пойду осваивать технику фотомодели? (Улыбается.)

Как-то мы общались с Чулпан ХАМАТОВОЙ, когда она готовила пластический спектакль «Бедная Лиза» в Театре наций. На репетиции Чулпан превратилась в ученицу и жадно ловила каждое слово хореографа Аллы Сигаловой и солиста балета Большого театра Андрея Меркурьева, своего партнера. Более азартного и счастливого человека в тот момент трудно было себе представить!

Чулпан не терпит компромиссов. В 2017-м неожиданно взяла паузу в «Современнике», – «академический отпуск», как сказала она, поскольку накопилось много вопросов – прежде всего к себе самой. Чуть позже, на съемках нашей с Игорем программы «2 ВЕРНИК 2» на «Культуре», Чулпан пояснила: «Я почувствовала какое-то выгорание. Это началось года три назад, но я все время это скидывала на физическую усталость. В чем это проявлялось? Ты пытаешься одними и теми же инструментами осваивать разные вещи, – например, делаешь хрустальную вазу, но при этом берешь тот же самый топор. Если бы я была хорошей актрисой, я могла бы не умирать каждый раз, когда в спектакле «Враги. История любви» умирает мама, – я бы, наверное, как-то самосохранялась. Душа – это мой инструмент. Если сравнить со скрипкой… Там все струны уже порваны, осталась одна, а ты все еще пытаешься извлечь тот же самый звук, который должны извлекать все струны». Я надеюсь, мы все-таки увидим еще Чулпан Хаматову на сцене «Современника», – теперь уже на Чистых прудах, куда театр возвращается после капитального ремонта.

…А в 2015-м «Современник» только переехал во «Дворец на Яузе». Предстояло обжить это пространство.

– Ты уже привыкла к новой среде обитания?

– Для меня лично пока всё это абсолютно непонятно, но я усилием воли стараюсь новое место полюбить, как-то пройти этот путь с минимальными потерями в актерской игре. Это получается пока не очень, но я стараюсь. Конечно, смотреть с отчаянной темнотой на эту площадку, как было в прошлом году, когда мы только начали здесь играть, нет смысла. В этом сезоне я дала себе установку прекратить хандрить, ныть, а полюбить это место, постараться надышать его и насытить более или менее достойным качеством работы.

– Мне всегда казалось, что ты мобильный и быстрый человек, который оптимизирует любые процессы.

– Нет-нет. Так психологически устроено мое нутро. Если говорить о работе, может быть, сказывается театральная школа. Ты долго примеряешься на репетициях, и это транслируется на твои чувства, а потом подсознательно пролезает в мозг. А как только я понимаю, что готова к работе, тут-то всё и заканчивается.

– Но, как говорится, зрителю важен результат. У тебя очередная удача – фильм «Синдром Петрушки» по прозе Дины Рубиной. Я понимаю, что это абсолютно твоя по духу литература.

– Очень даже моя. Во-первых, Рубина выразительна как писатель. Во-вторых, в легкой, казалось бы, канве этого романа много этажей вверх и вниз и в разные стороны. Дина совершила чудовищный поступок: она подарила мне две первые книжки своей новой трилогии, а третья должна была выйти осенью. Я всё прочитала весной и поняла, что это очень жестоко, потому что Дина лишила меня возможности дочитать трилогию до конца. И всё лето я заезжала в книжный магазин и спрашивала, вышла ли последняя книга. Как только я до нее дорвалась, то сразу съела ее с потрохами.

– Твой партнер в «Синдроме Петрушки» – Женя Миронов. Вы много работаете вместе. Наверное, давно уже понимаете друг друга с полуслова?

– Не всегда. Мы два ищущих человека, и у нас бывает так, что Женя видит что-то в одном разрезе, а я в другом. Но мы всегда пытаемся эти два видения соединить.

– А ты по натуре конфликтная? Бывают ситуации, когда тебя надо бояться окружающим?

– Я считаю, что я неконфликтный человек, но, возможно, сильно в этом заблуждаюсь. Недавно я снималась в фильме «Таинственная страсть» по роману Василия Аксенова, играла прототип Беллы Ахмадулиной, а прототип Андрея Вознесенского играл молодой артист театра «Современник» Женя Павлов, прекрасный актер. И как-то Женя говорит: «Вас же все боятся в театре». Я очень удивилась. Видимо, та Чулпан, которую я вижу в своем воображении, не всегда совпадает с лекалом в действительности. Наверное, я себя как-то неправильно веду.

– Ты пытаешься анализировать, что в тебе «не так»?

– Видимо, моя категоричность, принципиальность, желание какого-то качества и, наверное, тональность моих высказываний оставляют желать лучшего. Я буду за собой следить, чтобы постараться больше этого не делать. Хотя я не могу жить в ссоре с кем-то, начинаю просто умирать. Мне обязательно нужно разрешить ситуацию либо разойтись навеки, и пусть каждый идет своим путем. Это будет намного лучше для всех. (Раздается телефонный звонок. Чулпан разговаривает со старшей дочерью.)

– Скажи, ты бываешь в школе, где учатся твои дети?

– Редко. Однажды была на открытом уроке и поняла, что детям надо памятник поставить.

– За какие заслуги?

– Мы в школе не проходили того, что они сейчас изучают. У них был открытый урок русского языка, и я поняла, что никогда не то что не закончила бы школу, я бы даже восемь классов не смогла отучиться в такой школе! Это было очень жестко, и это был только один предмет – русский язык. Бедные дети! Я поняла, что ничего им больше не буду говорить про плохие оценки, а буду просто радоваться, что они еще не сошли с ума в такой тяжелой школе.

– Дочери в маму, все гуманитарии?

– У них еще нет четкого понимания, кто они, и это нормально, потому что старшей тринадцать лет, средней двенадцать, а младшей пять. Арина, старшая, ходит в музыкальную школу, и ее учитель в нее верит, что для меня ценно. Но она любит и математику тоже.