Виктор Улин - Умерший рай

Три из них оказались самыми обычными. Причем во всех смыслах, и внутренне и внешне. В мою попала отвратная стерва-филолог (в том, что все женщины-филологи суть стервы, я убедился только в Литинституте).

И все-таки мне несказанно повезло с этим не самым приятным с человеческой точки зрения отрядом, поскольку четвертой по списку и второй в моей бригаде оказалась Ольга.

Та самая Ольга, которая считалась кандидатом в бойцы и была моей постоянной напарницей по работе в столовой № 9.

Прошла именно она. Вторая кандидатка поступила по-свински – или по-дурацки, считая нас за полнейших идиотов. Уехав после сессии к себе домой, она на отработку не явилась. Вместо нее пришла телеграмма от родителей, уведомлявшая о том, что их дочь внезапно заболела .

(Как сбежавший корнет Новосильцев, адъютант гетмана Скоропадского из Булгаковских « Дней Турбиных »)

На окончательный отбор за неделю до отъезда она явилась хорошо отдохнувшая, довольная жизнью и безмятежная.

Общее собрание, где высказывались все – и особенно я, потому что та девица была мне безразлична, а Ольга нравилась – решило не в ее пользу.

Так Ольга оказалась моим товарищем по отряду.

И надо сказать, эта девушка действительно на целый месяц стала моим единственным товарищем.

Пожалуй, настала пора рассказать и о ней.

Хотя вы не найдете в этом рассказе ничего волнующего – кроме очередной констатации моего тогдашнего остолопства по женской части.

Я только что признался, что Ольга мне нравилась.

Хотя в ее внешности не находилось ни одной черты, соответствовавшей моим вкусам.

Мне всегда нравились в женщинах формы, которые даже при малом росте и худощавом сложении и под неопределенной одеждой не позволят спутать ее с мужчиной.

Ольга внешне имела почти мальчишеский тип.

Высокая – почти с меня, а во мне тогда набиралось целых сто восемьдесят два сантиметра! – она была вся узкая и длинная. Не худая и в общем соразмерная, но напоминающая какое-то хищное морское существо.

Последние слова пришли на ум не случайно. И не только потому, что ее отец был капитаном дальнего плаванья. И судя по всему, хорошим мужиком. Он имел чрезвычайно дорогую по тем временам машину, « двадцать четвертую волгу », причем черную – каковые полагались исключительно работникам партийного и государственного аппарата. Я не представляю, сколько сил потребовалось приложить простому смертному, чтобы раздобыть даже на флотские боны автомобиль привилегированного цвета. Правда, разбитую в хлам, что вполне соответствовало образу бравого капитана. И на этой « волге », цвету которой по инерции козыряли постовые, он целыми днями решал дела отряда. Таскался по магазинам и базам, покупал с командиром и возил на хранение все те бесконечные банки тушенки, мешки с крупами и ящики водки, о которых я уже писал.

(Отмечу вскользь, что у комиссара Иванова имелась собственная машина, причем не « жигули », а нестарая « вольво » зеленого цвета. Однако на просьбу помочь с перевозкой продуктов он отказался, сославшись на дороговизну бензина. Который в те годы не стоил вообще ничего.)

Но пишу я сейчас не о ничтожном ублюдке комиссаре, а об Ольге, память которой греет меня до сих пор.

В самом облике Ольгином виделось нечто, наводящее на мысль о таинственных морских глубинах. Даже шагала она всегда стремительно и порывисто и чуть-чуть – всего чуть-чуть! – наклонясь вперед, точно преодолевая сопротивление невидной никому водяной стихии.

Итак, Ольга была высока, стройна и узка.

Узким казалось ее тело с длинными тонкими ногами, узкими смотрелись ее бедра.

Узкими конусами оказались и ее груди, которые я имел счастье как следует разглядеть уже в Германии…

Все представлялось диаметрально противоположным моим влечениям.

Но лицо ее, тоже вытянутое и узкое, всегда завешенное узкой челкой светлых волос, имело неописуемую притягательную силу. Когда я смотрел в ее глаза – серые, очень выразительные и большие, хотя тоже создающие ощущение чего-то узкого… – то казалось, что уже нахожусь в ней по-настоящему.

И это шло вразрез со сложившимся образом девушки-мальчишки.

Возможно, она и сама не знала об особенностях своего взгляда.

А может, я просто нравился ей – ведь мог же я, черт побери, нравиться в ту пору девушке! – и она подавала сигнал, на который я ни разу и не ответил.

Сначала она привлекла меня именно как товарищ. Я оценил это по неделям, когда мы работали в университетской столовой № 9. И при потребности в напарнике старался выбрать именно Ольгу.

Позже, в Германии, на утреннее дежурство по кухне я всегда выходил с Ольгой. И на воскресные прогулки по городу (о которых еще расскажу) отправлялся с нею. И вообще почти везде, где было можно и даже не слишком нужно, мы оказывались вместе.

Так получилось. Потому что лишь рядом с Ольгой мне было хорошо.

Незаметно, еще в Ленинграде, она начала нравиться мне и как женщина.

Хотя констатируя это, я продолжал утверждать, что Ольга не принадлежит к моему типу.

На самом деле этот « мой тип » я могу четко осмыслить лишь сейчас, наполнившись опытом и мудростью. А тогда любое существо противоположного пола представляло интерес для меня, молодого, жадного и голодного.

И, возможно, у нас с Ольгой могло что-нибудь получиться. Пусть всего лишь на время пребывания в отряде.

Но – могло…

Тем более, естественным образом возникали подходящие ситуации.

Незадолго до отъезда командир приказал нам приготовить газету о Ленинграде для немцев. Или о Дрездене для своих – уже не помню точно.

Ей и мне – как журналисту и как художнику.

В те дни Ольга жила на даче под Ленинградом. И на отрядном собрании мы договорились, когда я к ней приеду – именно к ней, а не просто на нейтральную территорию – чтобы спокойно подумать о газете.

И я прибыл в дачный поселок, где немало поплутал, прежде чем нашел нужную дачу по весьма смутному описанию.

(Тогда я еще не знал, что нормальные женщины в принципе неспособны передавать ориентиры местности.)

Найдя, долго стучал: сначала у калитки, потом в запертую дверь дома. Наконец распахнулась окно мансарды: даже тогда отличаясь плохим сном, я пустился в дорогу ни свет ни заря; спокойная Ольга еще и не вставала.

Увидев меня, она сбежала по лестнице, отперла и позвала наверх.

Кроме нее, тут никого не было.

Мы сидели в ее комнате. Прямо на распахнутой, и теплой от ее тела постели… и разговаривали об отрядских делах.

Сейчас я отказываюсь понимать себя – молодого, свободного и полного сил. Оказавшегося не где-нибудь, а на кровати рядом с женщиной. Все равно какой – нравящейся, или безразличной – но имеющей необходимые части тела для получения взаимного удовольствия. И…