Леонид Диневич - Дорога длиною в жизнь. Третья книга воспоминаний (жизнь в Израиле)

Все службы нашей прошлой Страны, а также Аргентина, Бразилия, Венгрия, Швейцария получали из наших заводов все пусковые установки и приезжали перенимать наш опыт.

У нас была тесная связь с Харьковским институтом радиоэлектроники, Казанским университетом, Одесским и Ленинградским гидрометеорологическими институтами, Московским и Ленинградским, Томским, Кишинёвским университетами.

Выпускники этих вузов всегда охотно принимали наши предложения о работе.

Я обращаюсь к Вам, мои бывшие сотрудники и ученики: «Гордитесь историей своей Службы. Её обязательно нужно знать. Цена этой истории почти 28 лет, помноженные на 360 дней и 24 часа без отпусков и отдыхов моей профессиональной, полной тревог жизни. Я вместе с Вами проживал все Ваши судьбы. Служба была моей жизнью в эти 28 лет».

К сожалению, нынешние руководители и ряд специалистов пытаются принизить мою роль в создании как всей ракетной технологии, так Службы в целом. Да, мы тесно сотрудничали со многими авторитетными учёными разных институтов.

Однако, каждая научная тема, каждое сотрудничество начинались по моей инициативе.

Прежде всего, я ехал в соответствующий институт, встречался с соответствующим учёным, несколько часов, а в ряде случаев и дней, обсуждал с ним тему, программу, исполнителей, находил с ними интерес в сотрудничестве, брал на себя различные обязательства и т. д.

Далее я обсуждал тему с теми сотрудниками службы, которых я должен был убедить перейти с их места работы на новую исполнительскую задачу. Нередко этот разговор сопровождался слезами и даже моим давлением. Я видел в избранном мной исполнителе соответствующий потенциал.

Так начиналась исследовательская работа каждого научного сотрудника службы и экспериментальной базы при участии приглашённого мной соответствующего учёного одного из институтов Страны и при моём непременном самом активном участии на всех этапах исследования.

По договорённости с премьер-министром Молдавии, уезжая из СССР, я становился (оставался) научным руководителем Службы. Однако, пока я устраивался в Израильском университете, Буйницкий из моего верного ученика стал в отношении меня врагом. Он вдруг решил стать «ПЕРВЫМ» и мой авторитет ему мешал. Мешал он и последующим сменяющим один другого начальникам. Тем не менее, в 1991 году из пятидесяти лет жизни 28 я отдал Службе и, в той или иной степени, профессиональному благополучию каждого из Вас.

К сожалению, я ошибся в выборе своего последователя. Ошибся. Премьер-министру Молдавии я предложил три кандидатуры, в том числе зав. отделом ЦК КП Молдавии Олега Прокофьевича Мория, моего заместителя по кадрам Лавриненко, моего заместитель по производственным вопросам Буйницкого. Он по моей подсказке выбрал Буйницкого.

Почему? Потому что он был самым молодым и, главное, окончил Кишинёвский университет по соответствующей специальности, прошёл по всем ступеням службы до моего заместителя. Все годы работы со мной он проявлял абсолютную верность моим решениям. И тем не менее, я ошибся. Буйницкий оказался по своим моральным качествам, к сожалению, не подготовлен к столь сложной работе руководителя большой организации. Я ошибся. Так случилось. Оказалось, что моральный фактор в делах большого руководителя является определяющим.

Остальную, оставшуюся у меня жизнь, я обязан был отдать семье. При этом я планировал быть научным руководителем своего детища.

Читатель, помните, я рассказывал свой сон перед отъездом из Кишинёва. На большой скорости, на прямых ногах, меня перенесла какая-то сила метров на 200 вниз с площадки моего служебного вертолёта и моей Каларашской базы. Я скользил вниз в своей генеральской форме и не падал. С новой площадки мне открылись две дороги. Одна, крутая, скользкая после ливневого дождя и глинистая вверх, назад к площадке моей Каларашской базы, где осталась моя машина с верным водителем Жорой Никоричем. Другая дорога шла с малым уклоном вверх, в сторону и была усеяна острыми камнями – огромными булыжниками. Мне предстояло выбрать из этих дорог одну. Я посмотрел вверх и понял, что вернуться по скользкой глинистой дороге к себе на полигон мне не хватит сил.

И я пошёл по дороге, идущей с небольшим подъёмом в сторону, падая и разбивая ноги о камни. С тех пор прошло много лет. Забегая вперёд, должен сказать, что в моей жизни всё так и произошло. В Новой Стране мне всё-таки удалось подняться с нулевого уровня до уважаемого статуса. Путь этот был усеян острыми, очень острыми, булыжниками.

Хочу обратиться к читателю, который сумел дойти до этой страницы. Наверняка Вы поняли, что я никак не могу выбраться из описания моего прошлого, из этого круговорота.

Слово за словом, часто повторяясь, я возвращаюсь к своему молдавскому советскому прошлому. Потому что в моей профессии я был созидателем, потому что я понимал ментальность своего окружения, потому что я ощущал уважение к своему труду, потому что мы были счастливы, потому что там у нас родилась дочь и внучка, потому что там были живы наши мамы и отцы. Потому что там Страна оценила мой труд, присвоив мне звание лауреата государственной премии СССР. Это прошлое меня не отпускает и, вероятно, никогда не отпустит. И в то же время я выражаю и благодарность, и негодование ко всем своим «щукам», которые не только вились вокруг меня, но и продолжили кусаться уже тогда, когда я уехал. А за что же им благодарность? Да за то, что они помогали мне становиться сильнее.

Через три месяца после нашего приезда в сентябре к нам домой пришёл проф. Тель-Авивского университета Шалва Цивион. Об этом несколько позднее. А сейчас то, что я понял, пытаясь продолжить свою профессиональную деятельность.

Ниша моих профессиональных интересов, тем более, моего профессионального уровня, была занята. Каким бы значимым и известным специалистом в мире ты бы не был, ниша в Иерусалимском университете для тебя занята. Территория Израиля мала и научные авторитеты на ней собираются в очень ограниченном центре. Предстояла беспощадная борьба за научный статус.

Это не входило в мои планы. Я никогда не наступал на пятки впереди идущему. К тому же на моём пути впереди идущих не было. Главным авторитетом в моей области науки в Израиле оказался молодой, незадолго до моего приезда защитивший диссертацию, доктор Дани Розенфельд. Незадолго до моего приезда он заменил в должности заведующего лаборатории в Иерусалимском университете умершего, всемирно известного проф. Гагина.

Из Дани Розенфельда вулканом лилась энергия деятельности. Начал он с ревизии основных работ Гагина, своего учителя.