Татьяна Альбрехт - Племянница словаря. Писатели о писательстве

– Если бы у меня были черные перчатки, – сказал он мне позже, – я бы всех вас с ума свел…»

Из Тифлиса к Булгаковым в гости как-то приехала их знакомая Марика Чимишкиан. В это время к ним на Пироговскую пришел по делу Павел Александрович Марков, литературовед, сотрудник МХАТа.

Михаил Афанасьевич сказал ему:

– К нам приехал в гости один старичок, хорошо рассказывает анекдоты. Сейчас он в ванне. Вымоется и выйдет…

Каково же было удивление Павла Александровича, когда в столовую вместо старичка вышла хорошенькая юная Марика!

Однажды Булгаков пошел отмечать Новый Год со своим приятелем – секретарем издательства, в котором печатался. По пути писатель предложил:

– Вы Петр Никанорович, знаете этот дом, а меня там никто не знает. Давайте разыграем их. Представьте меня как иностранца…

Целый вечер Булгаков провел в черной маске, прикидываясь богатым путешествующим иностранцем в сопровождении переводчика Зайцева. Лишь в полночь писатель снял маску и на чистейшем русском языке представился ошарашенным гостям.

Вторая жена Булгакова, Любовь Евгеньевна Белозерская, как-то помогла ему разыграть ленинградскую приятельницу Елены Павловны Лансберг. Белозерская пришла к ней в гости, а позже писатель позвонил в дверь и притворился фининспектором, который собирается описать и вынести всю антикварную мебель хозяйки. Подруга Елены Павловны, не знакомая с Булгаковым, молча наблюдала за процессом, а потом шепотом сказала Лансберг:

– Это авантюрист какой-то! А ты у него даже не спросила документа!

Булгаков выдумывал для своих близких людей удивительные рассказы – шутливые и грустные. Он рассказывал их дома, за чайным столом. Просто рассказывал и не записывал.

К сожалению, только малая часть этих рассказов сохранилась в памяти… Константина Паустовского, вхожего в дом Булгаковых. Позже Паустовский записал их в своей «Книге скитаний».

Теперь и мы имеем возможность познакомиться с этими устными рассказами Булгакова, очень похожими на анекдоты.

1. Булгаков пишет каждый день Сталину длинные и загадочные письма. Подписывается: «Тарзан».

Сталин каждый раз удивляется и даже пугается. Он любопытен и не ленив, в отличие от большинства граждан России, письма читает до конца… Вызывает Берию (а может быть, Ягоду или Ежова – А.К.) и требует, чтобы тот нашел и доставил к нему автора этих писем. Вождь сердится: – Развели в органах тунеядцев, одного человека словить не можете!

Булгакова находят и доставляют в Кремль. Сталин пристально, даже доброжелательно его рассматривает, не торопясь, раскуривает трубку и спрашивает:

– Это вы мне письма пишете?

– Да, я, Иосиф Виссарионович.

Молчание.

– А что такое, Иосиф Виссарионович?

– Да, ничего. Интересно пишете.

Молчание.

– Так, значит, это вы – Булгаков?

– Да, это я, Иосиф Виссарионович.

– Почему брюки заштопанные, туфли рваные? Ай, нехорошо! Совсем нехорошо!

– Да так…Заработки вроде скудные, Иосиф Виссарионович.

Сталин поворачивается к наркому снабжения:

– Чего ты сидишь смотришь? Не можешь одеть человека? Воровать у тебя могут, а одеть одного писателя не могут? Ты чего побледнел? Испугался? Немедленно одеть. В габардин!..А ты чего сидишь? Усы себе крутишь? Ишь, какие надел сапоги! Снимай сейчас же сапоги, отдай человеку. Все тебе сказать надо, сам ничего не соображаешь!

И вот Булгаков одет, обут, сыт, начинает захаживать в Кремль, и у него завязывается со Сталиным неожиданная дружба.

Такое случается с вождями – вдруг, ни с того, ни с сего проявить «милость к падшим», да еще попутно унизить своих соратников.

2. Сталин иногда грустит и в такие минуты жалуется Булгакову:

– Понимаешь, Миша, все кричат – гениальный, гениальный. А не с кем даже коньяку выпить!

3. Однажды Булгаков приходит к Сталину усталый и в глубоком унынии. Вождь к нему со всем вниманием:

– Садись, Миша. Чего ты грустный такой? В чем дело?

– Да вот, пьесу написал.

– Так радоваться надо, когда целую пьесу написал. Зачем грустный?

– Театры не ставят, Иосиф Виссарионович.

– А где бы ты хотел поставить?

– Да, конечно, в МХАТе, Иосиф Виссарионович.

Писатель даже привстал от волнения.

– Театры допускают безобразие! Не волнуйся, Миша. Садись.

Сталин берет телефонную трубку.

– Барышня! А, барышня! Дайте мне МХАТ! МХАТ мне дайте!..Это кто? Директор? Слушайте, это Сталин говорит. Алло! Слушайте!

Сталин сердится и дует в трубку.

– Дураки там сидят, в Наркомате связи. Всегда у них телефон барахлит. Барышня, дайте мне еще раз МХАТ. Еще раз, русским языком вам говорю! Это кто? МХАТ? Слушайте, только не бросайте трубку! Это Сталин говорит. Не бросайте! Где директор? Как? Умер? Только что?…Скажи, пожалуйста, какой пошел нервный народ!

4. – Лев Давидович (Троцкий), как ваше здоровье?

– Не знаю, я еще не читал сегодняшних газет.

5. Приехали из Самары И(льф) и Ю(рий) О(леша). В Самаре два трамвая. На одном надпись «Площадь Революции – тюрьма», на другом – «Площадь Советская – тюрьма». Словом, все дороги ведут в Рим!

6. Руководитель театра и рецензент.

Руководитель: – Просьба к вам: пусть рецензия будет отрицательная.

Рецензент: – Да что вы? Как странно. Зачем это?

Руководитель: – Напишите, пожалуйста, что пьеса безыдейная, не служит делу пролетариата, режиссер смакует разложение буржуазии, его ничего не интересует, кроме фокстрота, нэпманов и пошлого раздевания роскошных женщин. Тогда у нас будут сборы.

Кроме анекдотов, друзья также сохранили несколько политических афоризмов писателя.

♦ Если бы к «рыковке» добавить «семашковки» (Семашко – народный комиссар здравоохранения РСФСР) то получилась бы хорошая «совнаркомовка».

♦ Рыков напился по смерти Ленина по двум причинам: во-первых, с горя, а, во-вторых, от радости.

♦ Троцкий теперь пишется «Тро-ий» – ЦК выпало.

♦ Слыхали про новые постановления ЦИКа? Нет? Ну, как же! Одно – «О переименовании народного артиста Станиславского в СТАЛИНславского», а второе «О переименовании народного артиста Немировича-Данченко в Кагановича-Данченко».

♦ В период укрупнения колхозов и совхозов решили укрупнить три театра: Большой, Малый и Художественный – в один Большой малохудожественный театр.

♦ Большой и Малый театры решили слить в один Средний театр.

Габриэль Гарсиа Маркес, автор «Ста лет одиночества», саботировал экранизацию собственного произведения. Формально он не запретил съемку, но обозначил условие: книга должна быть отснята полностью, в год можно выпускать по 1 главе, хронометраж которой – 2 минуты. И так на протяжении 100 лет.