Владимир Егоров - Курсанты

При виде Мадаева я быстро повернулся и выбежал из подъезда. Подъезд сквозной с двумя входами. Мадаев сообразил, что бегаю я быстрее, но у него есть преимущество в позиционном отношении. Он просто прошёл сквозь здание и устроил засаду у другого входа. Вроде бы мне деваться некуда, остаётся только сдаваться в плен. Но товарищ подполковник ошибся, в плен я сдаваться не собирался.

Пока офицер занимал позицию в подъезде, я бегом обогнул угол здания, добежал до пожарной лестницы в торце дома, подпрыгнул до первой перекладины, подтянулся, потом по лестнице бегом, как бегал по вантам на баркентине «Сириус», добежал до четвёртого этажа и там остановился. Смотрю вниз: Мадаев, по моим расчётам, должен выйти во двор и посмотреть, куда же курсант делся. Точно: вижу, выглядывает из-за угла. Не обнаружив врага, обошёл вокруг дома – никого нет. Постоял в задумчивости несколько секунд и пошёл на проходную. Решил, что единственный выход для меня – это вернуться на свободу в город. Оторвать от земли свой прокурорский взор и взглянуть на небо он не догадался.

А между тем я потихоньку продвигался в вышине в сторону родного кубрика. Пятиэтажное здание нашего экипажа по замыслу архитектора было украшено на уровне четвёртого этажа узеньким карнизом, сантиметров 40 шириной. Я встал на этот карниз лицом к стене и не торопясь, бочком пошёл в сторону нашего окна. После работы на паруснике, с его 30-ти метровыми мачтами, я уже высоты не боялся. Обогнул угол дома, дошёл до третьего окна, тихонько постучал носком ботинка в стекло. Ребята открыли мне окно, и я спокойно спрыгнул в свой кубрик. Ребята немного удивились, что я вошёл не в ту дверь:

– Володя! Ты чего тут лазаешь?

– Да Мадаев там самовольщиков ловит… Все пути перекрыл.

И мы легли спать.

А товарищ прокурор выяснил на проходной, что из города приходил курсант с двумя нашивками на левом рукаве – значит, со второго курса. А в этом задании экипажа второкурсники только из 12-той роты, которая живёт на 4-м этаже. Мадаев поднялся в нашу роту и вместе с дежурным по роте стал проверять по кубрикам наличие курсантов. Пересчитал всех, прибавил к этому количеству стоящих в наряде на постах и больных. И получился полный комплект. Так и не понял мудрый прокурор, куда испарился курсант-нарушитель дисциплины. Потом ещё весь следующий день шли построения и разборки, но так ничего и не выяснили. Старшина роты, который был в курсе, и мои ребята, конечно, и не думали что-то докладывать. У нас такое доносительство строго каралось.

Мы тоже в долгу не остались, не могли стерпеть, что нами командует какой-то прокуроришко. Как-то утром после построения во дворе экипажа роты курсантов, одна за другой, в темноте пошли строевым шагом в учебный корпус на Косой Линии. Путь наш пролегал вдоль высокого, красиво оштукатуренного и покрашенного в жёлтый цвет забора Балтийского завода. Наша рота только свернула с Большого Проспекта на Косую, как издалека, откуда-то поближе к учебному корпусу послышался странный, приглушенный расстоянием грохот. Это было похоже на раскаты грома далёкой грозы. Мы удивленно переглянулись, не понимая, в чём дело. Шагаем дальше. Вдруг впереди взрыв грома уже поближе: это хохотала шедшая перед нами 52-я рота. Только когда мы прошли ещё пару сотен метров, мы увидели в чём дело и сами также не смогли удержаться от смеха. На стене забора Балтийского завода огромными буквами было написано масляной краской:

«МАДАЕВ – ЛОШАДЬ (душой и телом)»

Эта новость с быстротой молнии распространилась по училищу. Последним, только к обеду, о ней узнал подполковник Мадаев. Никто не решался сообщить ему эту радостную весть. Мадаев пошел лично посмотреть на памятную надпись, после чего отдал решительный приказ: немедленно стереть заборную ругань. Были собраны все подвахтенные курсанты из суточного наряда и брошены на эти аварийно-спасательные работы.

Курсанты решительно и весьма тщательно выполнили суровый приказ командира. Взяв в руки кирпичи, они с яростью принялись соскабливать краску с забора. При этом так старались, что протёрли в штукатурке строго по следам краски глубокие борозды сантиметра 3—4 глубиной. Отчего на заборе образовалась уже фундаментальная надпись того же содержания. Немного полюбовавшись на свою работу, курсанты пошли к дежурному офицеру и доложили, что краска стёрта. Личный состав училища постепенно успокоился. Но спокойствие было обманчивым и недолгим. После занятий и обеда мы опять строем поротно пошли из учебного корпуса в экипаж. И тут обнаружилось, что памятная надпись на заборе силами курсантов приобрела черты исторического памятника, а сам забор Балтийского завода пополнил собой ряд культурных сооружений Ленинграда.

Скандал разразился сильнейший. После этого случая Мадаев недолго прослужил у нас начальником строевого отдела. Надпись заштукатурили, но следы от неё на заборе ещё долго радовали глаз курсанта. Смутная память о суровом подполковнике годами просвечивала сквозь жёлтую краску Балтийского завода. В декабре 2021 года мы с женой побывали в Санкт-Петербурге, прогулялись по Косой Линии, но, как я ни вглядывался, следов исторической надписи мне обнаружить не удалось. И надпись, и подполковник Мадаев исчезли в неумолимом ходе истории. Только на том же самом месте было написано чёрной краской большими буквами: «ПРОСТИ МЕНЯ МОЯ ЛЮБОВЬ». А ниже маленькими буквами губной помадой: «Нет!» В общем, жизнь продолжается, хотя и с большими переменами.

А героический морской пехотинец подполковник Селявко подлечил инфаркт, снял с себя военную форму и пошёл работать на наше учебно-производственное судно «Профессор Рыбалтовский». Стал помощником капитана по хозяйственной части. На учебных судах народу бывает много: кусанты, преподаватели, да и своя команда штатная большая. И всех этих людей надо регулярно кормить. Для моряков регулярное питание – святое дело. И надо следить, чтобы продукты закупались настоящие, чтобы повара не воровали и чтоб готовили для курсантов вкусно. Очень это большое и сложное хозяйство. Наверное, даже посложнее, чем командовать батальоном морской пехоты. И надо сказать, что подполковник Селявко с честью справился с поставленной задачей. После пятого курса мы несколько месяцев были в рейсе на преддипломной практике на «Пр. Рыбалтовском». Кормил нас подполковник так, что уходить с парохода не хотелось. Мама родная нас так вкусно не кормила.

На итоговом собрании экипажа, которое проходило в огромной судовой столовой, мы, курсанты, в присутствии всего экипажа официально поблагодарили товарища Селявко за такое отношение к молодым морякам. При этом все курсанты встали со своих мест и стояли, все 125 человек, по стойке «смирно» несколько секунд в знак почтения. Суровый воин был так растроган, что не нашёлся даже что сказать в ответ. Только незаметно вытер слезу на щеке. Мы, старые моряки, выпускники Макаровки, до сих пор с большим уважением вспоминаем этого офицера.