Юрий Никитин - Мне – 65

Гагарин сидел крайним у прохода, и пока председательствующий подробно рассказывал, морщась, как будто постоянно глотал хинин, что это за Общество и зачем оно, Гагарин раза четыре выпадал на ковровую дорожку. Его поднимали, усаживали, он отхлебывал из бутылки, начинал дремать и снова с грохотом рушился в проход. Это, конечно, вызывало веселое оживление.

Наконец председательствующий предложил называть кандидатуры тех надежных товарищей, которые могли бы возглавить это трудное и такое нужное стране и обществу дело.

И тут из зала кто-то выкрикнул:

– Станислава Гагарина!

По рядам прокатился смех, еще несколько голосов закричали с энтузиазмом:

– Гагарина!

– Станислава!

– Станислава Гагарина!

Других кандидатур не было. Фамилию Гагарина вписали в листок для голосования. Мне кажется, что это был единственный случай в истории Союза Писателей, когда и правые, и левые, и западники, и славянофилы, и безродные космополиты, и пламенные патриоты, словом, все-все единогласно и без драк проголосовали за названного человека. Взаимная неприязнь и соперничество отступили перед ненавистью к тупым жирным рожам, что пришли к нам в ЦДЛ как хозяева, сели во главе стола и указывают нам, что и как делать в нашем же доме.

Как уже сказал, кандидатура Гагарина прошла без единого «против» или воздержавшегося. Вступил в силу третий вариант борьбы с деспотичным режимом: когда не очень хочется в лагеря, но и выполнять не жаждется, тогда остается только принимать идею партии и правительства с восторгом и начинать выполнять ее так ревностно, что реализация принесет вреда больше, чем если бы лечить болезнь не брались.

Гагарина попросили занять место за столом на сцене. Его соседи по ряду с трудом подняли бывшего штурмана, тяжеловат, тяжеловат, сумели довести под хохот зала до сцены и усадили за стол. Там Гагарин благополучно заснул.

Очнулся он лишь под заключительное слово товарища из ЦК партии, что вот, мол, теперь и Союз Писателей охвачен мероприятием. Привстав, Гагарин провозгласил зычным голосом штурмана, привыкшего перекрикивать шум бури и рев судовых двигателей:

– Желающих записаться в общество… прошу остаться! Мы это дело… отметим, отметим…

И выразительно пощелкал пальцами по горлу.

Появились первые челноки, что хлынули за рубеж в туристические поездки, откуда привозили массу импортных товаров. Все это сдавалось в комиссионные магазины, и хотя всегда директора комиссионок были королями, но сейчас наступило их золотое время: впервые в комиссионные сдавали совершенно новые импортные вещи!

Правда, вскоре это кончилось, так как можно стало открывать кооперативные магазины, которые торговали новым импортным товаром. Комиссионки захирели и отмерли.

Началось кооперативное движение, меня попросили поприсутствовать от Союза Писателей и парткома на заседании в Воениздате, где решалась судьба литературного объединения «Отечество».

Как выяснилось, его председатель Станислав Гагарин, воспользовавшись открывающимися возможностями, организовал при Воениздате литобъединение, издал несколько книг, которые принесли огромную прибыль, и на лакомый кусок, ессно, набросились крупные хищники. Я там, пожалуй, был единственным, кто не согласился с этим слишком откровенным захватом, но абсолютным большинством голосов Гагарина сняли, объединение перешло в другие руки.

Забегая вперед скажу, что в новых руках оно благополучно померло, а после того собрания неунывающий Гагарин позвонил мне и пригласил принять участие в создании нового объединения. Конечно же, тоже «Отечество». Место уже присмотрел при детско-спортивном клубе в Одинцово, где он жил. В том здании сняли половину этажа, заключили договор с местной фабрикой, что решилась профинансировать первое издание, и мы взялись: Гагарин – директор, я – главный редактор, набрали команду и быстро выпустили первую книгу, сборник военных приключений.

На книгу мы затратили около рубля, продали по пять, тираж – двести тысяч. Таким образом получили миллион, из них чистая прибыль – восемьсот тысяч. Это еще тех рублей, советских, когда, как уже говорил, зарплата инженера равнялась ста двадцати рублям. Расплатившись с фабрикой, тут же запустили еще несколько проектов.

Увы, с Гагариным работать становилось все сложнее. Из всего состава я один защищал этого теперь угрюмого, озлобленного и болезненно подозрительного человека: я единственный, кто помнил веселого и бесшабашного, абсолютно бескорыстного, который беспечно раздавал гонорары нуждающимся приятелям, а то и не приятелям вовсе. Ему неловко было быть при деньгах, когда другие голодают, но… поговаривают, что ему «вшили ампулу», я никогда не допытывался, так ли это, но ранее часто поддававший… это я вежливо, потому что Гагарин, как и Юрий Олеша, никогда не бывал трезв… так вот этот новый Гагарин к моменту нашей новой встречи уже не пил совершенно. Ни капли. И одновременно сменился его характер удалого и беспечного забияки на злобный нрав болезненно подозрительного человека.

В «Отечестве», где я был главным редактором, придерживались несколько… однобокой линии. В частности, публиковали только отечественные «Военные подвиги», даже нейтральная Агата Кристи считалась агентом международного империализма. Мне надоело спорить, я молча организовал и зарегистрировал фирму «Змей Горыныч», подал в газету объявление о подписке на семитомник англо-американской фантастики, дождался, когда до выхода газеты осталась пара дней, и ушел из «Отечества».

За это время я перебрал свою библиотеку англо-американской фантастики, у меня около пяти тысяч книг, из них отложил в сторону те, которые наметил для издания, в первые тома вошла трилогия Урсулы ле Гуин «Волшебник Земноморья», известной у нас только по двум-трем рассказам, а также те книги, авторов которых у нас не знали, несмотря на бешеную популярность во всем мире.

Увы, у нас были популярны лишь Бредбери за «разоблачение капиталистического строя», Агата Кристи – за «разоблачение высшего класса западного общества» и Чейз – «за разоблачение среднего класса», который тоже, оказывается, состоит только из бандитов, проституток, наемных убийц, мафиози, и вообще там все гады, которые только и делают, что предают и убивают друг друга.

Все эти годы я собирал англо-американскую фантастику. Но так как на русском выходили единицы, я собирал на английском. В Харькове таких магазинов нет, а в Москве – два. Даже не магазины, а букинистические отделы книг на иностранных языках. Один в «Академкниге», что на улице Горького, там на втором этаже всем иностранным заправлял знаменитый Ян Янович, знаток этой литературы, а второй был на улице Качалова, именно здесь перед магазином собирались любители этой литературы, обменивались, покупали друг у друга, а главное, перехватывали всех направляющихся в магазин сдавать книги.