Виктор Улин - Денис Артемьевич Владимиров

Памяти моей мамы

Гэты Васильевны Улиной,

а также всех ее друзей и сокурсников

по математико-механическому факультету

Ленинградского государственного университета

рубежа 40-х и 50-х годов прошлого века

Ассоциативные ряды сознания редко поддаются стороннему анализу.

Во всяком случае, когда человек, в голове которого они выстраиваются, представляет собой сочетание несочетаемого. Как это происходит с автором этих строк – по первому образованию математиком, по второму – литератором.

Уверен, вряд ли кто поймет, почему английский фильм о золотой поре между 1-й и 2-й мировыми войнами « Ladies in Lavender » вызвал в моей памяти имя, которым озаглавлена книга.

Уточню; мысль возникла не сама по себе, а когда на экране шла картина британской деревни – обмолот зерновой культуры, по-видимому – ячменя.

Я увидел классический локомобиль и сразу понял, что и о ком должен написать.

Обозначу цепочку позвенно:

локомобиль – регулятор – Вышнеградский – Ляпунов – Чебышёв – Владимиров .

Теперь поясню. Тем более, что ни сущности, ни персоналии современному читателю не общеизвестны.

Локомобилем именовалась передвижная паровая машина, использовавшаяся с конца позапрошлого века до первой трети прошлого. Внешне устройство напоминало паровоз без будки, только само никуда не ездило, крутящий момент выводился на шкив, приводной ремень шел к молотилке, веялке, мельнице, еще бог знает какому механизму без своего двигателя. Разумеется, локомобиль был практически неизвестен в России, где основой сельского хозяйства всегда служил упорный, безмозглый труд. А классический фильм про добрую старую Англию времен последних Георгов и Эдуардов без него не обойдется. Черно-зеленая, сверкающая медными частями машина на ажурных колесах с красными спицами служит своего рода символом страны, подарившей миру великого Джеймса Уатта – автора единицы мощности « лошадиная сила » (ныне переводимой в Ватты по его имени), революционера техники, изобретателя паровой машины.

Регулятор служил одним из важнейших ее элементов. Устройство было простым: вместе с осью вращались шарнирно закрепленные коромысла с грузами на концах. Под действием центробежной силы они расходились и тянули рычаг заслонки, которая управляла подачей пара в цилиндры. Разогретая, машина набирала обороты до определенного момента, затем выходила на стабильный режим. В фильме локомобиль был сама уверенность: гремел, гнал дым и шипел паром; брезентовый ремень в руку шириной весело хлопал по шкиву. Регулятор крутился идеально – грузики (красные, как яблоки-ранетки) не поднимались и не опускались, разошлись на нужный угол.

Иван Алексеевич Вышнеградский (1831-1895), русский ученый-механик, довел систему до совершенства. Дело в том, что по мере развития паровых машин, увеличения мощности и повышения качества изготовления (снижающего трение как основу механической обратной связи) центробежный регулятор Уатта стал проскакивать равновесное положение. Вышнеградский применил теоретическую механику и основал теорию устойчивости систем регулирования.

Александр Михайлович Ляпунов (1857-1918), русский математик и механик, совершил подъем на следующий уровень. Он создал теорию устойчивости решений дифференциальных уравнений, которая используется в таком количестве областей, что их невозможно перечислить. Во всяком случае, без рассмотрения « Общей задачи устойчивости движения » (как поименована тема докторской диссертации Ляпунова) сегодня не поднялся бы на орбиту ни один космический корабль. О человеческих качествах, об эмоциональной высоте ученого говорит тот факт, что он покончил с собой, оказавшись не в силах перенести кончину жены.

Пафнутий Львович Чебышёв (1821-1894), фамилию которого иногда произносят как « чЕбышев », пришел не только из аллитерации инициалов с буквами « П » и « Л » в фамилии Ляпунова. Величайший русский математик XIX века, продвинувший вперед теорию вероятностей (предтечу математической статистики, без которой мертвы современные общественно-экономические науки), занимался также теоретической механикой, был учителем Ляпунова.

Но чем связан с Чебышёвым советский математик Денис Артемьевич Владимиров (1929-1994), доцент кафедры математического анализа математико-механического факультета Ленинградского государственного университета имени А.А.Жданова?

Что связало в памяти имена, я скажу в соответствующем месте.

А вспомнил я о Владимирове потому, что никогда о нем не забывал.

В отличие от Онегина, судьба меня хранила не сильно. Точнее сказать, не хранила вообще. По теме мемуара освещу некоторые аспекты.

Мой отец, хирург Виктор Никитович Барыкин, погиб 29-летним в конце июля 1959, когда мне было 5 дней от роду. Неосторожно перебегая улицу Ленина, споткнулся, уронил очки и попал под трамвай, не заметив его приближения. Сейчас о том факте не напоминает ничего; даже трамвайная линия на некогда главной улице Уфы демонтирована и место ее пролегания не один раз покрыто асфальтом.

Но сломанная у начала, жизнь все 6 десятков лет шла вкривь.

Как априорно не могла идти у человека, носящего « квадратные инициалы » в честь погибшего отца. Ведь это у иудеев считается добрым имя покойника, а я иудеем – увы – не был; фиксация памяти принесла только неудачи.

У меня был замечательный дед, Василий Иванович Улин (1907-1980), партийно-хозяйственный работник, великий человек и страстный любитель жизни. Но даже 100 лучших на свете дедушек никогда не заменят 1 отца. И потому всю жизнь, сколько себя помню, я тянулся к мужчинам отцовского возраста.

К сожалению, в Уфе таковых находилось мало; (мой старший друг, математик Эрнст Гергардович Нейфельд (1932-2008) служит exceptio confirmat regulam ). Но в чем-то повезло и мне; я учился в Ленинграде, на том же матмех факультете ЛГУ, где в 40-50-х училась моя мама Гэта Васильевна Улина (1930-2001), доцент Башкирского госуниверситета. Жил там 8 счастливых лет (5 студентом + 3 аспирантом) в 1976-1984, и меня окружали замечательные мужчины, каждого из которых мне хотелось бы видеть отцом… а кое-кто мог стать моим тестем.

Упомяну лишь нескольких, самых главных.

Познакомился я с этими людьми в переломный период – летом 1973, на пороге 14 лет, когда мама привезла меня в город своего довоенного детства и счастливой послевоенной юности. Ставший потом городом моей молодости (хоть и не чрезмерно счастливой) и городом моей жизни.