Виктор Красильников - Крылом мелькнувшая

Вроде излишне уточнять: на чьих костях тот Мар стоит. Скорбная память за него подобает ссыльным русским мужичкам. Именно подобным бедолагам, более, чем вполовину, все достижения сталинского миллиметрика кайнозоя 38 38 кайнозой – молодая (нынешняя) геологическая эра Земли, в четвертичном периоде. обязаны. Признать это стыдно и колко, не в гамму смартфоновским пустовкам. Потому не вспоминать, – в самый продвинутый резон. Лишь я по-сермяжному с немногими, обойти вечную подтему никак не сподоблюсь.

Хочу же поведать одну нерафинадную историю из морской жизни. А каковский вывод домыслите – воля ваша. Автор, например, свой закрепил в названии. В таком разе, – навестим-ка прошлое.

Стали мы с товарищем припоминать, что за год-то был?

– Так-так, – потянул он в раздумьях. – Ведь тогда красавца финна «Гусь-Хрустальный» питерцам, по бунту, отдали. А заместо гуся, всучили нам дрянное новьё – фантомас 39 39 судно неудачного проекта с ужасным гл. двигателем Шкода. «Советский воин». На него я и попал, после «Череповца» – тоже чудища, но уже от братьев румын.

– Ну-ну, сразу горячо, Анатолий, – чуть подбодрил за мыслительное напряжение.

– Да это ж в 75-ом (!) – озарило его.

– Наконец-то. Выдали на-гора!

Дальше я, пожалуй, к повествовательной манере сверну. Будет глаже читателям, да и мне не мучиться прямой речью, уделанной Анатолем крепкими словечками.

В том 1975-ом ему, отменно рослому, по-моремански разбитному, шёл всего двадцать шестой год. Одно то, что был он парнем с Поморской, добавляло авторитетного превосходства над повзрослевшими пацанами прочих улиц. Ещё бы! Ох, как свежа была память о знаменитых подростковых драках соломбальских с кузнечевскими, урицких с городскими. Чью сторону подкрепляли короли центровой, та и держала форс: «Уж сейчас-то мы всех исколотим! За нас – поморские!».

От новостроя упрощёнских хрущёвок, закончилась в Архангельске почти полувековая «войнушка». За считанные годы перемешало многих оторвишников местами, всё обнулилось. Зато, какие характеры у мальчишек последнего поколения, заставших её! Редкий не пошёл в моряки. Кто в школе косячил, на мореходку рассчитывать не мог. Получалось лишь после трёх – четырёхлетней срочки в армии, ВМФ стать мотористом или матросом. Почётнее, толковей, пусть и в ущерб здоровью, очутиться в машинных командах. Но, коли ты молод, всегда бодр после вчерашнего, последний пунктик – смешной ништяк. Классный моторист получился из Анатолия и столь же видовой портовый гуляка.

Обновлять «Советский воин» пентагоновское начальство решило рейсами на Нарьян-Мар. Только-только начались там копошения геологов насчёт нефти и газа. Это означало, чего зараз срочно не понадобилось?! Устанешь перечислять: трубы, буровые вышки в разборе, бессчётную всячину. Гоняли теплоход по кругу: Архангельск – Мар; Мар – Архангельск.

Как-то так совпало, швартуются, в замумукавшем до тоски портишке, и видят: на корпус дальше т/х «Череповец». Груз на нём лесной. Короче, налево 40 40 налево – то есть заграницу. намылился. Сюда же по какой-то причине зашёл. И торчащие восклицательными знаками стензеля 41 41 стензеля – вертикальные стойки из брёвен для лучшего крепления палубного груза (досок). , намекают: «везение, ребятушки, крайне избирательная штука. Терпите, фантомаснички».

Надо представить состояние Анатоля, который зрел родной для него теплоход, где сплошь кореша. И то, что теперь не с ними, дурной сон, злая шутка и полное бессилие отблагодарить увесистым кулаком. Куда направиться, сойдя с трапа, не возникло никаких сомнений. Несколько минут и он на знакомом до ничтожных подробностей борту. Встречай, «вологодские»!

Настроенческая волна приязни, разогреваемая радостными вскриками, первыми отпущенными шуточками, не прошла даром. Примерный планчик дружеского вечера, весьма предсказуем. Лишь поход в кабак, мог достойно украсить чествование Анатоля – своего среди своих. По разным соображениям, или зову душ, туда же направилась бОльшая часть команд других теплоходов.

Заманка веселости и угодливого радушия не обманула каждого. К тому же девичье – женское наполнение зала преобладало, суля захмелённым молодцам ещё и почваниться. По правде сказать, так проявлялась беда всех арктических портишек. Страна слала и слала примерных комсомолочек с институтскими дипломами на унылую участь. Казённо выразиться: под мудрым руководством КПСС подымать Заполярье. Ну, а касаемо дальнейшего, во цвете лет до плача претерпевающих, уж как получится. Ведь главное очередную пятилетку рекордно забабахать. (Кто-нибудь потом напишет о наших славянках, брошенных в азиатских республиках. Вот где был полный ужас! По «творцам» его калёным словом пройдётся).

Сначала «вологодские» выпили за встречу, за то, сё и просто под спотыкания разговора. Тут накатами волн, как несмолкаемый прибой, вдарили заводные шлягеры. Многие столики опустели, зато на свободном пяточке зала, проникшие симпатиями пары, отдались танцам. Вот это почему-то задевало крепко засидевшихся. Водка тотчас не пошла никому в приятность. Требовался поступок, на который попробуй-ка решись без центрового. Им стал Анатолий. Не зря с Поморской!

Эдаким мэном из заграничных фильмов, незнающим отказов, направился к притягательно изящной шатенке. И как-то влёгкую взял её интересом к себе, без всякого включённого обаяния. Она вдруг заотказывала прочим, дожидаясь его приглашения опять сойтись под музыку. Разве подмеченной верностью пренебрегают? Истым северянам этого, точно, не пришить. На медляках успели познакомиться чуть конкретнее. Выяснил: зовут Еленой. Третий год, как отрабатывает после института. И уже, представьте, ни единому нашему братцу не верит. Какой-то питерский геолог-обманщик тому виною. Впрочем, стесняясь и краснея, созналась:

– С вами, почему-то хочется вернуться к состоянию прежней восторженной дурочки.

– Меня тоже порывает любить открыто и красиво. Ничего плохого в том не вижу, – подкупающе искренне, блеснул широтой души Анатоль.

Так преодолев все условности, они прижались телами и душами. Стали чем-то единым. У каждого обнаружилось сердце. Сладко защемила в его канальчиках молодая кровушка, или радость сбывшейся встречи на седьмом небе.

По законам жанра, именно с этого мига должен следовать роман. По крайней мере, робкий пролог пусть к самому простецкому счастьицу. А может к нежданной беде или как заблагорассудится вдруг подгоненным обстоятельствам. Пока же нашу пару греет, вспыхнувшая отсыревшей спичкою, надежда. Вот бы проложить словесные тропочки дальше. Ни дать провести себя. В чём-то заранее простить. Но, увы, все романтичные истории пишутся набело в неподправляемом времени. Заново жизнь не сочинить.