Карл Май - Моя жизнь и стремление. Автобиография

И пока я живу, я постоянно чувствую, что люди также далеки от меня, как и я от них, предпочитающий действовать не из внешних причин, а из себя, из своей души.

Величайшие и прекраснейшие дела нации рождались изнутри. И как бы ни был силен и изобретателен ум поэта, ему никогда не удастся превратить историю народа в великую национальную драму, которая бы не была уже дана этому народу духовно.

И если мы найдем сотни ассоциаций молодежных изданий, комиссии по молодежным публикациям и тысячи молодежных, школьных и публичных библиотек, мы достигнем противоположного тому, чего хотим достичь, если выберем книги, необходимость которых состоит лишь в нашем педантизме и нашей методологии, но не в душах тех, кому мы их навязываем.

Я познакомился с этими душами, изучал их с юности. Я сам являлся такой душой, даже сегодня.

Вот почему я знаю, что нельзя давать молодым людям никаких книг с образцами добродетели, потому что нет никого, кто был бы образцом добродетели.

Читатель хочет правды, хочет природы.

Он ненавидит муляжи, всегда стоящие именно так, как вы их поставите, не имеющие ни плоти, ни крови и несущие только то, что привлекает к ним уборщиц со школьной моралью.

Задача юного писателя – молодого писателя состоит не в создании персонажей, действующих настолько изысканно и безупречно в любой ситуации, что просто утомляют. Но его величайшее искусство состоит в том, чтобы позволить своим персонажам уверенно совершать ошибки и глупости, с какими он сталкивался сам, если стремится уберечь, сохранить молодых читателей. Для него было бы в тысячу раз лучше разрешить своим вымышленным персонажам погибнуть, чем позволить разгневанному мальчику испытать зло, на самом деле еще не случившееся, хотя по правде и произошло бы, если бы эти события были бы перенесены из книги в обычную жизнь.

Здесь находится ось, вокруг которой должна вращаться наша молодежь и народная литература.

Образцовые мальчики и примерные люди – плохие образцы для подражания, они отталкивают.

Проявляйте отрицательное, но правдиво и точно – так вы добьетесь положительного.

После того, как мы переехали в съемное жилье, мы поселились возле рыночной площади с церковью посередине. Это место было любимой детской площадкой. К вечеру старшие школьники собирались под церковными воротами, чтобы рассказывать сказки. Это была избранная компания. Не всем разрешалось в нее войти. Если приходил кто-то лишний, там не «гудели», он был избит и потом уж точно не возвращался.

Но я пришел не сам и я не просил, а меня привели, хотя мне было всего пять лет, а остальным тринадцать и четырнадцать. Какая честь! Ничего подобного раньше не было! Этим я обязан своей бабушке и ее рассказам!

Сначала я молчал и слушал, пока не узнал все истории, которые здесь происходили. Они не винили меня, потому что я только недавно научился видеть, все еще был с повязкой на глазах и меня щадили. Но потом, когда и это закончилось, меня привели.

Каждый день другая сказка, другая история, еще одна история. Это требовало многого, очень много, но я делал это и с удовольствием. Бабушка помогала. То, что я должен был рассказать в сумеречный час, мы прорабатывали ранним утром, еще до того, как съедали свой утренний суп. Таким образом, когда я подходил к воротам церкви, я был уже хорошо подготовлен.

Наша прекрасная книга «Хакавати» («Рассказчик» по-арабски – прим. перевод.) дала материал на многие годы.

К тому же этот материал необычайно увеличился со временем, но не в книге, конечно, а во мне.

Это было очень простым и естественным следствием того, что мне пришлось перевести духовный мир, возникший во мне через Хакавати, в видимый мир цветов, форм, тел и плоскостей после того, как я стал снова видеть.

Это привело к бесчисленным вариациям и реминисценциям, которые мне удалось привести в окончательную форму или сформированных уже исключительно в самих рассказах.

Тем временем отец убедил меня пойти в школу.

Вообще, в школу допускали только с шести лет; но моя мать, как акушерка, очень часто пересекалась с пастором, который был очень рад исполнить ее желание в качестве инспектора местной школы, а мой отец и учитель начальной школы Шульц встречались два раза в неделю, чтобы поиграть в скат или в голову овцы (старинная популярная карточная игра, предшественница игры в скат – прим. перевод.), так что им не составило труда получить разрешение и с этой стороны.

Я очень быстро научился читать и писать, потому что мне помогали отец и бабушка, а затем, когда я окреп, отец решил, что пришло время мне сделать за него то, что он собирался когда-то сам. Ибо во мне должно было исполниться не исполнившееся в нем, заглянувшего в дом лесника, но счастливее и добрее.

И он всегда обязывал помнить, что среди наших предков были великие люди, о которых мы, их потомки, должны были сказать, что мы не достойны их.

Он сам хотел быть таким, но обстоятельства не позволили. Это было мучительно, и это его раздражало. Для себя он покончил с этими обстоятельствами. Он должен был оставаться тем, кем был, бедным, необразованным профессионалом, тружеником.

Но теперь он перенес на меня свои желания, надежды и все остальное. И он решил сделать все возможное и не пренебречь ничем, чтобы сделать меня таким человеком, каким ему отказали стать.

Это, конечно, можно признать только достойным похвалы.

Все, что имело значение, каким образом и какое именно он даст мне воспитание. Он хотел для меня всего самого лучшего и счастливого. Он мог добиться этого только добрыми и удачными средствами.

К сожалению, не прозревая будущего, я должен сказать, что мое «детство» закончилось тогда же, в возрасте пяти лет. Оно умерло в тот момент, когда я открыл глаза, чтобы видеть.

То, что эти бедные глаза могли увидеть с тех пор и до сегодняшнего дня, было не чем иным, как работой и трудом, беспокойством и тревогой, страданием и мучением, вплоть до сегодняшней пытки на позорном столбе, на котором я мучаюсь почти без конца.

Милая, красивая, золотая молодежь! Как часто я тебя видел, как часто радовался тебе! С другими, всегда только с другими! Тебя со мной не было. Ты обошла меня по широкой дуге. Я не ревновал, правда, нет, потому что во мне нет зависти, но мне было горестно, когда я видел жизни других в солнечном свете, а сам прозябал в самом дальнем, холодном углу в тени. А еще у меня было сердце, и я все еще жаждал света и тепла.

Но любовь должна быть даже и в самой бедной жизни, и если такой бедняк только захочет, он может быть богаче богатого. Ему нужно только заглянуть внутрь себя. Там он находит то, в чем ему отказывает судьба, и он может подарить это каждому, любому, от кого ничего не получает. Потому что воистину, поистине, лучше быть бедным и все же дающим, чем богатым, и все же только получающим!