Геннадий Чергизов - СВВАУЛШ-77

– Кто желает поехать на уборку яблок?

Желающих было много. Он отобрал человек двадцать. Вскоре мы уже ехали на бортовом Урале вместе с Юрием Игнатьичем, в какой-то совхозный сад не далеко от Ставрополя. Юрий Игнатьич в кабине, мы в кузове. Приехали на место, выгрузились. Сад огромный конца и края не видать. Определили нам фронт работ – собирать яблоки в ящики и складывать в штабеля у дороги. Прежде чем начать собирать штабеля, мы съели немеряное количество яблок. А потом Юрий Игнатьич отобрал из нас человек шесть и сказал, что у нас будет особое задание. Назначил старшего Юру Джасыбаева и передал нас в руки какому-то местному садоводу. Тот повёл нас куда-то в дальнюю часть сада.

Оказались мы среди высоких деревьев грецкого ореха. Задание было несложным – собирать орехи в ящики. Чем мы и занялись. Как мы догадывались, орехи эти предназначались Юрию Игнатьичу. Садовод ушёл, и мы добросовестно стали наполнять ящики орехами. Только орехи не яблоки. Пока наберёшь ящик, вспотеешь. Так подошло время обеда, потом и прошло. Никого нет. Остались мы без обеда. Мы продолжаем работу. Тут уже и ужин забрезжил на горизонте. По-прежнему никого нет. Мы заволновались – может за нас забыли? Так оно и было, как мы поняли позже.

Октябрь 1973г – В саду под Ставрополем. Стоят: В.Тепляков, Марин?, Г.Чергизов, Ю.Джасыбаев. Сидят: …, Р.Сулейманов.

Решили выбираться, спрятали в траве ящики с орехами, как смогли. Сориентировались по солнцу, где север и в том направлении двинулись через сад. По нашему разумению Ставрополь был там. Вскоре услышали шум моторов и вдалеке среди деревьев разглядели, как спешно грузились в два автобуса, похоже, студенты. Не успели мы к этим автобусам, смотрели им в след и обнаружили, что студенты в спешке оставили после себя следы «перекуса». Там и сям лежали под деревьями на расстеленных газетах, брошенные впопыхах пирожки, булочки, варёные яйца и прочая снедь. Сначала мы это рассматривали, потом Володя Тепляков, что-то поднял и попробовал:

– Нормально, есть можно…

Мы были голодные, уговаривать нас не надо было. Быстро уселись вокруг газеток и дружно набросились не просто на еду, а на «домашнюю» еду, по которой мы соскучились. Через время, мы наевшиеся и умиротворённые, возлежали на траве и никуда не спешили.

Но, надо было двигаться вперёд. Вышли мы в конце концов из сада на какой-то асфальт. Вдалеке виднелся девятиэтажками Ставрополь. Стали ловить подходящую попутку. В итоге загрузились в кузов какого-то грузовичка и поехали. Довёз нас грузовичок прямо к запасному КПП училища, что не улице Мира. Выгрузились, привели форму в порядок, построились в колонну по два и двинулись под командованием Юры Джасыбаева. Солдат на КПП молча открыл нам ворота и вскоре мы были в казарме. Было время ужина, но нам и не хотелось идти на вечернюю жареную рыбу.

На следующее утро Юрий Игнатьич строго спрашивал Юру Джасыбаева за орехи. Тот объяснил, где мы их спрятали и Юрий Игнатьич отстал.

С нетерпением ждали, когда же нас начнут отпускать в увольнение. Наконец, дождались. Накануне, на каждые субботу и воскресенье, составлялись списки желающих, кроме тех, у кого были двойки или дисциплинарные взыскания. Записываться надо было у командира отделения, который мог припомнить тебе что-нибудь и не записать. Потом этот список попадал к командиру взвода, тот обязательно кого-то вычёркивал по своему разумению. Ещё список «укорачивал» и старшина роты. И, наконец, драгоценный список попадал к Юрию Игнатьичу. А память у него была хорошая, он помнил всё – кто куда опоздал, кто плохо пел на вечерней прогулке и прочее и прочее. Так что список к моменту выписывания увольнительных никогда длинным не бывал.

И вот наступал долгожданный момент – счастливцы строились в коридоре в одну шеренгу для инструктажа и получения увольнительных записок. Форма одежды, причёски приводились в идеальный порядок. Пред строем представал Юрий Игнатьич, придирчиво всех осматривал, говорил разные напутствия о том, как нужно себя вести в городе. Обычно это было в его излюбленной манере с многоэтажным армейским юмором. Потом он лично раздавал увольнительные.

Но не дай бог появиться на горизонте в момент инструктажа увольняемых незабвенному Бумаге, то есть заместителю командира батальона по политической части. Тот являлся перед строем с неизменной широкой и сладкой улыбкой и начинал длинный и нудный инструктаж, – как высоко мы должны нести звание курсанта по улицам Ставрополя. Все терпеливо и обречённо ждали. В конце своей речи он обычно кого-нибудь спрашивал:

– Товарищ курсант, как Вы собираетесь провести своё увольнение?

Если курсант медлил с ответом или говорил, что просто хочет погулять, посмотреть город, то Бумага начинал сначала просто возмущаться, потом топать ногами и кричать:

– А, не знаешь, что будешь делать, – значит обязательно напьёшься! Никакого увольнения, учи Устав!

Со временем мы научились преодолевать это препятствие в виде Бумаги и отвечали на его вопрос громко и уверенно:

– Пойду в библиотеку! – или, – Мечтаю попасть в филармонию!

Бумага был доволен ответом и расплывался в елейной улыбке.

Вышел как-то я из ворот училища в первое своё увольнение, в компании человек пяти таких же счастливцев. Планов никаких не было, хотелось просто свободно пошататься по Ставрополю, который до сих пор видел только из окна казармы. Володя Плотников, шустрый разбитной малый, предложил:

– Давайте «дёрнем» по стопке?

Никто не возражал, я тоже. Думал, почему бы в честь первого увольнения не выпить немного вина. Зашли в какую-то «забегаловку», скинулись там по сколько-то. Столпились вокруг небольшого высокого столика, ждём. Появляется Плотников со стаканами и бутылкой водки. Водку я тогда ещё не пробовал. Как-то до этого обходились с друзьями пивом и вином. Спрашиваю:

– А чем закусывать будем?

Плотников, разливая по стаканам, небрежно бросил:

– Курятиной.

Я подумал, что ему в посылке курицу прислали, жду закуску. А Плотников достаёт и кладёт на столик пачку сигарет:

– Закусывайте!

Это, оказывается, и была, к моему глубокому разочарованию. «курятина». В общем, водка мне тогда не понравилась. Кстати, Плотников в скором времени за неуспеваемость и «употребление» был исключён из училища и отправлен дослуживать именно в Комсомольск на Амуре, как и предрекал Юрий Игнатьич. Плотников ещё запомнился тем, что в увольнении, по некоторым рассказам, брал в аптеке какие-то капли, разбавлял их в автоматной газировке и «балдел».

Был у нашего Бумаги какой-то помощник «по комсомолу», худой старший лейтенант. За глаза звали его Карандашом, и однажды собрал он наше классное отделение на беседу по «национальному вопросу». Видимо, по указивке политотдела. В ходе этого собеседования выяснилось, что в нашем, 104-ом классном отделении из тридцати двух человек – два чуваша, два казаха, два мордвина, два татарина, один башкир, один немец и один чеченец. Остальные – русские, белорусы и украинцы, которые по классификации политотдела относились к «русским», в отличие от остальных, – «нерусских». Как сказал русский бакинец Юра Артюхов – «Как в Ноевом Ковчеге – всякой твари по паре». Этот Юра, хотя и был чистокровным русским, но говорил с характерным азербайджанским акцентом, потому как родился и прожил всю жизнь в Баку.