Зоя Криминская - Второго дубля не будет. Московский физико-технический. 1965—1971

Неоднократно потом я бывала в Большом на операх, в наше время, в середине шестидесятых билеты на оперу, в отличие от балета, достать было достаточно легко, но никогда больше мне не нравилось так, как в первый раз.

Было ли это результатом новизны впечатления, а может быть, Россини мне нравился больше, чем Верди (вероятно и то, и другое), но позднее, я всё-таки сильно уставала от музыки и пения и уходила иногда с головной болью.

Повезло нам тогда и с буфетом, и хотя Люся, более восприимчивая к музыке, чем я, считала кощунством бежать и лопать в антракте, тем не менее, мы купили в буфете бутерброды с лососиной и с удовольствием съели их.

Так прошел этот замечательный вечер, наш отдых, а на завтра мы опять сидели за столом в комнате общежития и пыхтели, решая задачки, и так изо дня в день, неделя за неделей. Решишь задачку и вычеркнешь номер из задания, еще решишь, еще вычеркнешь. Я и Люська вычеркивали жирными линиями крест-накрест, а Галка Сидоренко аккуратно тоненько перечеркивала решенный номер. В результате у нас сразу было видно, с какой задачей не справилась, а у Галки надо было приглядеться, чтобы увидеть, ага, и у нее среди решенных тоже есть пропуски. Особенно трудоемкими и противными были задачки на исследование и построение параметрических графиков. Можно было просидеть целый вечер и не справиться ни с одним графиком.

Люся поставила на нашу электроплиту в общей кухне переваривать забродившее варенье, а сама села делать задание по анализу. Увлеклась и, конечно, про варенье забыла. А тут я вернулась с занятий и вижу – полон коридор дыма. Я скорей к нам:

– Люся. Это не у нас горит?

Она вскочила и бегом, но было уже поздно, варенье превратилось в черный блестящий монолит, оторвать который от кастрюли не представлялось возможным.

Я много шутила по этому поводу. А Люся мрачно молчала. Рассказывала я этот эпизод так:

– Люся поставила на плиту варенье и отправилась строить графики.

Слушатели уже представляли, что за этим последует, и начинали тихо смеяться.

– Параметрические, – добавляла я после паузы, и смех переходил в гогот. Продолжения не требовалось.

Но это произошло позже, после ноябрьских праздников, когда я уже жила с Люсей и Ветой в одной комнате.

Когда я увидела Люсю в первый раз, мне она понравилось необыкновенно.

Небольшая, рыжеватая, курносенькая, Люся посмотрела на меня очень настороженно из-под нахмуренных бровок и вдруг улыбнулась, – улыбка у нее была необыкновенная: ясная, доверчивая детская улыбка, освещавшая всё ее лицо. Сразу было ясно, что ее настороженность и нахмуренность – защитная маска, и что она в некоторой растерянности среди этой непонятной жизни вне семьи.

В колхозе она очень прилепилась ко мне, и мы подружились, хотя поначалу наши взаимоотношения трудно было назвать дружбой – Люся просто продала себя мне в рабство, попала в какую-то психологическую зависимость от меня и раздражала этим. Вначале она меня обожала, а потом, разочаровавшись, стала как бы мстить за то, что я оказалась не такой замечательной, как ей представилось, когда она со мной познакомились. К тому же она недолюбливала Галю, с которой я много общалась. Галка, как мне казалось, уставала от ее ревности.

Правда, это были подспудные, психологические проблемы, на которые некогда было обращать внимание, и внешне мы, еще до колхоза, тесно дружили двумя комнатами.

Внизу, прямо под нами жил Галкин одноклассник Вовка Тульских. Вовка имел у меня очень высокий статус – он был первым парнем на физтехе, с которым я познакомилась, – было это в конце августа.

Он зашел к Галке, а я в те дни простыла, болела и куталась во всё, что нашла.

Вовка потом любил ехидно рассказывать, какое неизгладимое впечатление я на него произвела.

Я вошла в комнату в лиловом байковом халате до щиколоток, серых шерстяных носках, надетых на голые ноги. Голова у меня была замотана застиранным желтым Галиным платком.

Я зашла такая тихонькая, подошла, села и сказала ему:

– Здравствуйте.

Но это было в августе, а сейчас почти каждый вечер Вовка заседает у нас во главе стола, а за столом две комнаты девочек, от 7 до 8 человек, и на всех один Вовка кавалер – это на физтехе-то!

Как только мы собираемся пить чай, Галя несколько раз топает ногами – это знак для Вовки, это означает – мы его приглашаем и ждем и, если он дома, то неизменно является.

Как-то раз Вова принес нам литровую банку с медом. Мы попили чай и предложили ему забрать ее обратно, но Вова мужественно отказался и ушел. Банку мы поставили на подоконник прямо напротив входа, и я всё шутила:

– Тульских каждый раз, как зайдет, так смотрит на эту банку. Видит, уровень падает, и ему грустно, такая тоска в глазах.

Через неделю раздался стук в дверь:

– Войдите, – мягко, нараспев произнесла Галя. Мы с ней и Любочкой Волковской сидели по кроватям и что-то читали или обсуждали,

Вошел рыжий парень, который жил с Володей в одной комнате.

Не произнеся ни единого слова, даже не поздоровавшись, он большими шагами прошел через всю комнату к окошку, схватил банку, прижал ее к груди и стремительно удалился.

Мы все трое застыли с разинутыми ртами.

– Ну, дела… – протянула Люба.

От ее слов я вышла из столбняка и в корчах повалилась на кровать, дрыгая ногами в воздухе от смеха.

– Не решился прийти сам и прислал этого Рыжего, сладкого им захотелось, – выговорила я сквозь смех.

– Ну, ничего, Вовочка, я тебе этого не прощу сто лет, – сказала, смеясь, Галка и сильно топнула ногой, чтобы Вовка знал, что мы поняли его происки.

Почти каждый вечер, когда мы сидели в комнате и усиленно боролись с заданиями, в дверь стучали. Входил какой-нибудь парень, совершенно незнакомый, и просил:

– Девочки, дайте хоть маленький кусочек хлебца. Очень сильно кушать хочется, а у девочек всегда что-нибудь да есть пожевать.

Мы тогда еще только завтракали и обедали в столовой, а ужинали дома, нам еще хватало сил и времени готовить, и хлеб у нас действительно оставался, и мы выручали ребят.

Сначала мы делали это бескорыстно, но однажды, когда мы пытались с Галей вдвоем передвинуть шкаф, пыхтя и мучаясь, меня вдруг озарила мысль:

– А давай подождем до вечера, придут эти голодные Гаврики и подвинут нам шкаф.

Мы жили вчетвером в комнате метров шестнадцать. Стояли 4 кровати или тахты, как кому нравится или повезет, кровати были с панцирными сетками, 2 платяных шкафа, стол, 4 тумбочки, 4 стула и 1 книжный шкаф. Расставить это компактно было довольно трудно, но мы всё время переставляли мебель, старясь сделать хоть что-то, чтобы комната не выглядела такой казенной и унылой.

В этот вечер по закону подлости никто к нам не пришел, но на другой вечер, пришел парень, передвинул шкаф из одного угла в другой, получил свой кусок хлеба и удалился.