Олег Рогозовский - Записки ящикового еврея. Книга четвертая: Киев. Жизнь и работа в НИИГП 1975-93 гг

Кстати, у каждой ракеты было по три возможных направления удара: одно, естественно, на логово мирового империализьма, второе – на англичан, немцев и разных прочих шведов, а третье …

Угадайте с трех раз. Нет, нет и нет! Конечно же, на наших бывших лучших друзей – коммунистический Китай!

Вечером намечалось ужасно секретное совещание с представителями Генштаба, на которое был приглашен и я – надежность рассматривалась очень важным фактором.

Подхожу к кабинету директора, где собирается совещание. У двери – начальник Первого отдела со списком: отмечает приходящих и забирает для регистрации справки допуска к секретной работе. Я встал в небольшую очередь. И как раз почти в тот момент, когда я собирался протянуть свой допуск для регистрации, подходит ко мне ко мне наш институтский кагебешный куратор и обращается ко мне:

— Извините, вы – товарищ Ушаков?

— Да

— Можно вас на минуточку?

— Конечно, сказал я, выражая почти искреннее удивление. Дело в том, что у нас с этим куратором была такая игра. Поскольку я был выездной, я был на поводке у КГБ: каждый раз перед очередной поездкой, в отличие от простых смертных, которых вызывали только в Выездной отдел ЦК, со мной встречались также и «представители» КГБ. А может и всех таскали туда же?

— Давайте отойдем, чтобы не мешать регистрации – сказал мне Валера.

Мы отошли в конец коридора, и Валера мне сказал:

— Игорь, ты что, очумел? Тебе завтра лететь в Америку, а ты идешь на это совещание! Да тебя после него не выпустят даже за пределы Садового Кольца! Скажись больным: мигрень, сердце, понос – что угодно. Уезжай домой!

Я послушался и по сию пору глубоко благодарен Валере за совет, да и вообще за нашу добрую дружбу. Последнее, видимо, вызовет вопрос: как же это так – дружба с кагебистом? А вот так! Жизнь есть жизнь. Она раскидывает нас не всегда по тем местам, где бы мы хотели оказаться. Просто в любом месте, в любой должности можно оставаться порядочным человеком».

По этому поводу у каперанга Бобкова из НИИ‑24 ВМФ (Петродворец) был стишок:

После кандидатской Ушаков, не снижая темпа, полез по трещинам в граните науки все выше и выше – как говорил, это было что – то вроде азарта альпиниста.

Видимо, дело даже не в комплексе неполноценности, которым, как он пишет, страдал с детства, а в том, что он все это время был в команде, которая была на голову выше его профессионально. Он чувствовал себя все время учеником. Следуя чьим – то советам, решил защищать докторскую по совокупности работ. Написал к тому времени пару книжек и сотни две статей. Пошел к новому директору НИИ АА, тогда еще к. т. н. В. С. Семенихину. Тот его поддержал – редкий случай, когда директор выпускает подчиненного на защиту раньше себя. Попросил двухмесячный вместо положенного тогда трехмесячного отпуска на написание диссертации. Семенихин дал один месяц, сказав, что ему и этого много.

«Владимир Сергеевич оказался прав: сляпал я доклад для защиты страниц на 100 недели за две. Настало время получать разрешение в ВАКе на защиту по совокупности. Пришел я к соответствующему начальнику какого – то отдела. Тот полистал мои бумаги, посмотрел список трудов и спросил:

— Сколько вам лет?

— Тридцать три…

— Так, значит, возраст Христа… Пора, пора уже и на крест… А кто вы по должности?

— Начальник лаборатории.

А все эти статьи и книги вы сами написали?

— Конечно.

— Так вот, молодой человек, у нас защищают по совокупности только большие начальники, которые не могут диссертацию написать. Да и защищают они по совокупности чужих трудов – хи – хи, — а не своих! Забирайте – ка свои документы и пишите диссертацию.

Ушло еще месяца два, написал я диссертацию.

Действительно, это было несложно: известный метод «резать – клеить» с использованием оттисков статей при уже готовой структуре подготовленного доклада по совокупности сработал удачно».

После уже почти реализованного предложения дополнить Совет НИИ АА до докторского, ВАК направил его защищаться в Артиллерийскую Академию им. Дзержинского. По звонку Семенихина работу туда взяли. Там он должен был обойти всех 29 членов Совета, показывая работу, отвечая на редко возникающие вопросы и получая подписи на опросном листе.

«Сложности у меня возникли только в связи с марксистско – ленинским учением. Заведующие трех кафедр: Основ марксизма – ленинизма, Истории партии и Политэкономии потрошили меня втроем. Просмотр диссертации начался по арабско – иудейскому принципу – с последней страницы.

— А где у вас ссылки на работы по марксистской философии?

Я радостно показал им свою статью, которую напечатали аж в «Вопросах философии» – совершенно партийном журнале. Но не тут – то было!

— Где у вас ссылки на классиков марксизма – ленинизма?

— Но ни Маркс, ни Ленин не занимались вопросами надежности аппаратуры…

— Марксизм – ленинизм – это всеобъемлющее учение! Учтите, что мы все трое будем голосовать против вас! Замечу, что так оно и случилось: счет был то ли 26, то ли 27 «за» и 3 «против».

Через некоторое время Ушаков стал начальником теоротдела, а начальником лаборатории работал у него уволенный в отставку Н. П. Бусленко, принесший с собой в НИИ АА физтеховскую базовую кафедру «Физика больших систем». И. А. стал профессором – совместителем этой кафедры.

Он был доверенным лицом директора и Главного конструктора В. С. Семенихина – возил разные научно – деликатные документы в разные заведения и учреждения. Семенихин к тому времени защитил докторскую по совокупности, предъявив ту самую систему АСУ МБР. Ему теперь по должности в иерархии оборонного комплекса «положено» было академическое звание [20] Я уже писал [Рог15], что это была высшая награда, которую партия и правительство могли дать выдающимся конструкторам, в том числе с наукой мало связанным. Затем члены Политбюро и секретари ЦК стали устраивать туда деток через должности, экви – валентные главным конструкторам. Это была единственная награ – да, гарантирующая, что «при Николае и при Саше мы сохраним доходы наши» .

Ушаков привез сов. секретное личное дело Семенихина Ученому Секретарю Президиума Академии Ноздрачеву. На следующий день тот звонит и сообщает, что с документами Семенихина вышел казус.

Ушаков взял директорскую машину и через 10 минут был у Ноздрачева.

«Тот встретил меня, давясь от смеха чуть не до слез: «Прочитайте!» – и тычет пальцем в одну из бумаг.